Батумский связной

– Кто это – Егор Егорыч?

Девушка посмотрела на него как на дикого: как можно не знать таких общеизвестных вещей!

– Егор Егорыч – дворецкий! Вы же его видели.

Борис представил себе внушительного важного дворецкого, лежащего на полу без чувств, и восхитился.

– Кого, говоришь, он увидел?

– Да старого барина же! Идет по коридору, как на портрете!

– А что же барина самого в живых нет?

Девушка снова поразилась неосведомленности Бориса:

– Да что вы! Его уж лет пятнадцать как похоронили. Здесь же, в имении, возле часовни, – знаете, часовня на краю парка, на утесе? Возле этой часовни похоронили и памятник поставили… Около часовни этой ночью никто не пройдет, ни за какие коврижки!

– А что, там тоже нехорошо? – догадался Борис.

Девушка подозрительно на него покосилась – опять, что ли, насмехается, – но, не заметив усмешки, ответила:

– Еще как нехорошо! Там иногда и старого барина видят, и женщину белую… Там совсем плохое место! Егор Егорыч говорил, что оттуда барышня молодая бросилась, от любви… прямо из окна – и в море! Часовня же на утесе стоит, прямо над морем…

Борису надоели местные ужасы, и он решил направить словоохотливость прислуги в более интересное русло:

– А ты не видела ли, красавица, с месяц назад, когда барыня из Батума вернулась, с ней вместе гость приехал на коляске – с усиками, в черкеске…

Девушка оглянулась, будто проверила, не подслушивает ли ее кто, и почти шепотом ответила:

– Барыня не велит никому про ее гостей рассказывать, сердится очень! А только я вам точно скажу, что гость этот был нехорош!

– Что ж он, призрак, что ли, был?

– Да полно вам, барин, насмехаться-то! Какой же он призрак? Разве призраки-то на колясках ездят да арбузы едят?

– Так чем же он был нехорош? – настойчиво расспрашивал Борис, потому что только сейчас разговор становился интересным.

– А тем и нехорош, что к часовне ходил…

– К той, где белая женщина? – Борис почувствовал разочарование – скорее всего девчонка врет, чтобы поболтать с ним подольше.

– К той самой! – с торжествующим видом произнесла горничная, думая, что теперь уж скептику-барину крыть нечем.

– Так, может, у него с этой белой женщиной свидание было уговорено?

– Да полно вам! – Девушка с досадой махнула рукой, чуть не погасив свечу. – Экий вы насмешник!

– Когда же он к часовне ходил?

– Да вот как приехал, так вечерком и пошел. Я в окошко выглянула – смотрю, идет по парку, и прямо к часовне – видно, дорогу знает…

– И долго он у вас гостил?

– Нисколько и не побыл. Утром к мечети пошел, а уж оттуда не вернулся. А барыня не велели никому про гостей рассказывать… ой, батюшки, а я-то разболталась!

– Ты не бойся, красавица! – успокоил девушку Борис. – Барыня не узнает. А только ты мне еще скажи. Что за мечеть такая?

– Что за мечеть? Известно какая – татарская. Татары в ней Аллаху своему молятся…

– Это я знаю. Где же мечеть та, куда гость ваш ушел?

– Недалеко. От ворот версту пройти – там мечеть и будет. А вот и комната ваша. – Девушка отворила скрипучую дверь и провела Бориса в комнату, вид которой при слабом таинственном отблеске свечи мог действительно вызвать мысли о привидениях и вампирах.

Узкое окно, разделенное на мелкие клетки свинцовым переплетом сложного и фантастического рисунка, неохотно пропускало лунный свет и отбрасывало на стены и пол причудливые блики. Частично окно это было завешано темными тяжелыми шторами, и такие же темные драпировки украшали частью стены комнаты и необычно широкую кровать с деревянной резной спинкой.

Горничная поспешно дернула широкую шелковую ленту возле двери, и комнату залил электрический свет. Все готические страхи моментально рассеялись. Действительно, комната была красной – темно-красные портьеры, такие же шторы на окнах, бордовые штофные обои стен. Вид у комнаты был достаточно нежилой, но это Бориса не огорчило. Постель была свежей, и он изрядно устал, так что, едва девушка закрыла за собой дверь, лег и заснул как убитый.

Глава десятая

Борису снилась ранняя весна. Он подъезжал на крестьянской телеге к старинному имению своей тетки. Неужели Вари нет уже здесь?

– Вот, барин, вот они – Горенки! – повернулся к нему заросший до самых глаз возница, – дальше уж ты сам иди, мне несподручно.

Борис спрыгнул с телеги, крестьянин хлестнул свою клячу вожжами и поехал своим путем.

Борис вспоминал эти места. В детстве они жили здесь с сестрой два или три лета. Вот огромный дуб, посаженный после Полтавского сражения… возле него нужно свернуть направо, и скоро будет виден господский дом.