ОНО

– Ты выпалываешь горох вместе с сорняками, мудак! Генри выпрямился, счищая грязь с лица и волос. Рядом с ним стоял Фогарти, крупный мужчина в белом пиджаке и серых брюках с выпирающим животом. Охранники (которые здесь, в Джанипер-Хилле, назывались «санитарами») не имели права носить с собой полицейские дубинки, однако худшие, среди которых были Фогарти, Адлер и Кунц, носили в карманах свертки 25-центовиков. Они всегда ударяли вас ими в одно и то же место, прямо в затылок. 25-центовики не попадали под запрет. 25-центовики не рассматривались, как опасное оружие в Джанипер-Хилле, заведении для душевнобольных, которое находилось в предместье Огасты, недалеко от дороги на Сиднейтаун.

– Простите, мистер Фогарти, – улыбнулся Генри, обнажая неровные желтые зубы, напоминавшие колья в ограде водонапорной башни. Зубы у Генри стали выпадать, когда ему исполнилось лет четырнадцать.

– Я прощаю тебя, Генри, – сказал Фогарти, – но если я еще раз тебя поймаю за этим делом, простым извинением ты не отделаешься.

– Да, мистер Фогарти.

Фогарти ушел, оставляя в пыли Западного сада большие коричневые следы. Когда Фогарти уже не мог его видеть. Генри, улучив момент, огляделся. Их выгнали копать, как только прояснилось небо, всех больных из Голубой палаты. В эту палату помещали буйных, но теперь они считались умеренно опасными. В действительности, все пациенты Джанипер-Хилл считались умеренно опасными, а в самой лечебнице были все условия для душевнобольных преступников, чтобы они чувствовали себя комфортно. Генри Бауэре попал сюда по обвинению в убийстве своего отца в конце 1958 года. Этот год был богат на судебные процессы по обвинениям в убийстве; он оставил далеко позади все предыдущие годы.

Они решили, что он убил не только своего отца. Если бы он убил только его, он бы провел в психиатрической лечебнице в Огасте всего каких-то двадцать лет, хотя большую часть времени в полной изоляции. Нет, он убил не только своего отца; суд решил, что он убил их всех, или, по крайней мере, большинство из этих людей.

После вынесения приговора «Дерри Ньюз» опубликовала на первой странице статью под заголовком «Конец долгой ночи города Дерри». В статье они перечислили все основные улики: пояс из комода Генри, который принадлежал исчезнувшему Патрику Хокстеттеру; кучу школьных учебников в шкафу, на некоторых из которых стояла подпись пропавшего Виктора Крисса, а на других – пропавшего Белча Хаггинса – оба они были его закадычными друзьями. Хуже всего было то, что под матрацем Генри нашли эти чертовы трусики, определив по меткам прачечной, что они некогда принадлежали покойной Веронике Гроган.

Генри Бауэре, писала «Дерри Ньюз», был тем самым чудовищем, терроризировавшим Дерри весной и летом 1958 года.

Итак, на первой странице номера от 6 декабря «Ньюз» во всеуслышание объявила о конце долгой ночи города Дерри, хотя даже Генри знал, что ночь в Дерри не кончится никогда.

Его запугивали вопросами, окружив плотным кольцом и тыкая в него пальцами. Начальник полиции дважды бил его по лицу, а однажды детектив по имени Лотмэн ударил его кулаком в живот и потребовал, чтобы он признался, да поживее.

«Там на улице стоят люди и страшно волнуются, – сказал этот Лотмэн. – В Дерри очень долгое время никого не линчевали, но это не значит, что с судом Линча покончено навсегда».

Ему казалось, что его будут держать в тюрьме вечно, не потому что жители Дерри, убежденные в его виновности, готовы были ворваться в полицейский участок, вытащить Генри на улицу и повесить на ближайшей яблоне, а потому, что они отчаялись положить конец этому ужасному кровавому лету; они бы сделали это, но Генри не давал им повода. Они хотели обвинить его во всех убийствах. Он понял это спустя какое-то время. Генри не возражал. После кошмара в канализационной трубе, после того, что случилось с Белчем и Виктором, ему казалось, что не имеет смысла ничего отрицать. Да, сказал он, я убил своего отца. Это правда. Да, я убил Виктора Крисса и Белча Хаггинса. И это правда, по крайней мере, в отношении того, что он сам привел их в тоннель, в котором их убили. Да, я убил Патрика. Да, и Веронику. Да, да, да... Все неправда, но это не имеет значения. Кто-то должен понести наказание. Возможно, поэтому его и пощадили. А если бы он отрицал...

Он вспомнил, как пояс Патрика оказался в его комоде. В апреле он выиграл его у Патрика в карты, потом обнаружил, что он ему не подходит, и забросил в комод. Он вспомнил и про учебники – черт бы их побрал. Они втроем жили в одной комнате и плевать хотели на летние занятия, впрочем, как и на все остальные. Возможно, в их шкафах было не меньше его учебников, и скорее всего полицейские знали об этом.