Кошачье кладбище

— А почему у них фары горят? — с тихим удивлением спросила Элли. — Ведь сейчас и так светло.

— Это, малышка, в честь покойной. — И Луис включил фары своей машины. — Поехали!

Наконец-то! Они едут домой, похороны — позади. Собственно, не похороны, а лишь панихида в церкви у Горы Надежды. А земле Норму предадут лишь по весне, когда выроют могилу на кладбище. Элли вдруг ударилась в слезы.

Луис удивленно, не без тени тревоги, посмотрел на дочь.

— В чем дело, родная моя?

— Не будет больше печенья, — сквозь слезы сказала Элли. — У нее самое вкусное овсяное печенье было… и больше не будет… Потому что она умерла. Пап, ну почему люди непременно умирают?

— Не знаю даже, — смутился Луис. — Может, чтоб новым людям место освободить, тем, кто подрастает, ну, вот как ты или Гейдж.

— Ни за что не выйду замуж! Ни за что не рожу детей! — решительно заявила кроха. — Тогда и не умру! Это так ужасно! Так ди-и-и-ко!

— Но со смертью кончаются и страдания, — спокойно возразил Луис, — я врач и вижу, как люди мучаются. Невыносимо изо дня в день видеть их мучения. Поэтому я и перешел в университетский лазарет. Молодые, конечно, тоже болеют… им тоже бывает плохо, но с настоящими страданиями их болезни не сравнить. — Луис помолчал. — Поверь, малышка, в старости людей смерть уже не так страшит, не кажется ужасной или дикой, как тебе. А перед тобой долгая-предолгая жизнь.

Элли уже не плакала, лишь всхлипывала, а вскоре и совсем успокоилась и даже спросила, нельзя ли включить радио. Луис кивнул, и дочка тут же поймала песню популярного ансамбля «Этот старый дом», принялась подпевать. А дома стала увлеченно рассказывать матери о похоронах. Рейчел — молодец, выслушала дочь спокойно, с пониманием и сочувствием… только вот лицом была бледнее обычного да и задумывалась то и дело о чем-то своем.

Элли спросила, умеет ли мама печь овсяное печенье.

Рейчел словно дожидалась этого вопроса: тут же отложила вязанье, встала.

— Хочешь, сейчас напечем?

— Ура! — обрадовалась Элли. — Честное слово, прямо сейчас?

— А что нам мешает? Пусть только наш папа с Гейджем посидит часок.

— Посижу с удовольствием, — откликнулся Луис.

Вечером он просмотрел медицинский журнал, сделал несколько пометок. Снова всколыхнулся старый, как мир, спор: в каких случаях накладывать швы, и как они должны заживать. Поистине, тесен мир хирургов. Обе спорящие стороны кивают на природу, и к соглашению им не прийти, свои взгляды и психологию не переделать.

Луису захотелось тем же вечером написать бунтарское письмо: точка зрения автора статьи неубедительна; приведенные примеры — лишь частные случаи, и не стоит обобщать; а само исследование грешит серьезнейшими, если не преступными, недочетами. Короче говоря, Луис преисполнился решительности ниспровергнуть наглого автора, причем непринужденно и остроумно. Он начал рыться в книжном шкафу в поисках монографии Траутмена «Лечение ран». Но тут заслышал на лестнице шаги Рейчел.

— Ты спать собираешься, Лу?

— Немного погодя. — Он оглянулся на жену. — Все в порядке?

— Да, дети уже спят.

— Они-то спят, а вот ты почему-то не спишь. — И взглянул на Рейчел пристальнее.

— Не беспокойся за меня, Лу. Я просто сидела и читала.

— Честное слово? Не лукавишь?

— Честное-пречестное, — Рейчел улыбнулась. — Луис, до чего же я тебя люблю!

— И я тебя. — Он снова бросил взгляд на книги, и, конечно же, на самом виду оказался Траутмен! Луис взялся за солидный том.

— Пока вас не было, Чер крысу притащил, — продолжала Рейчел и попыталась беспечно улыбнуться. — Фу, такая мерзость!

— Да, незадача, — сконфуженно пробормотал Луис, боясь тоном выдать свою вину. — Тяжело тебе пришлось?

Рейчел уселась на ступеньки. Во фланелевом розовом халатике, без краски и помады, с собранными в хвостик волосами, она казалась маленькой девочкой.

— Я, конечно, ее выбросила. Но, знаешь, кота мне пришлось шлангом от пылесоса отгонять. Не отходил, понимаешь от… от трупа. Даже рычал на меня. Не шипел, а именно рычал! Такого в жизни не было! Он изменился в последнее время. Как по-твоему, Луис, у него с головой все в порядке?