Кошачье кладбище

Гейдж, поспав после обеда, проснулся часа в два не в духе, начал капризничать. Луис, как умел, старался развлечь сына, но Гейджа ничто не радовало. Но то были еще цветочки. Противный мальчишка еще и обкакался, причем наложив, на удивление, огромную кучу. Но удивился Луис другому: в этой куче обнаружил он синий стеклянный шарик — у Элли таких много. Как только малыш не подавился! Все: стеклянных шариков он больше не увидит. Что бы ни попало к нему в руки, малыш тут же тянул в рот. Спору нет, решение похвальное, но, увы, настроение Гейджа не поправившее.

Луис прислушивался к резкому, по-весеннему порывистому ветру, по небу неслись облака, и соседское поле то высвечивалось лучами солнца, то закрывалось хмурой тенью. Луис вспомнил: месяца полтора назад он купил большой воздушный змей, «ястреб», возвращаясь домой из университета. Нашлась бы только бечева. Есть, вспомнил!

— Гейдж! — позвал он.

Сын отыскал под диваном зеленый карандаш и преспокойно черкал в любимой книжке Элли. ВОТ ИЗ-ЗА ТАКОГО МЕЖДОУСОБНЫЕ ВОЙНЫ И РАЗГОРАЮТСЯ! Луис улыбнулся: что ж, если дочка начнет сокрушаться об испорченной книге, он тут же покажет ей сокровище, найденное в экскрементах Гейджа.

— Чо! — откликнулся смышленый ребенок. Он уже говорил достаточно связно и осмысленно. Почти что гением растет, возгордился Луис.

— Хочешь гулять?

— Хочь гуять! — радостно кивнул малыш. — Хочь гуять! Где тапи, па? — что в переводе с гейджинского языка означало: «Где мои тапочки, папа?»

Луиса часто поражала речь Гейджа, и отнюдь не милым воркованием. Все детишки, по его разумению, говорят точно иностранцы, которые учат чужой язык бестолково, но занятно. Ведь детям даются любые звуки, характерные для любого языка: и французская картавость — камень преткновения для начинающих взрослых студентов; и гортанные всхлипы-всхрипы австралийских аборигенов; и тяжелые, резкие немецкие согласные. Но начинают учить английский, и все их врожденные способности исчезают. И в который уже раз Луис подмечал: в детстве не столько приобретают навыков, сколько теряют.

Нашлись «тапи» Гейджа… конечно же, под диваном. С этим у Луиса было связано еще одно наблюдение: в семьях с малыми детьми все поддиванье обретает сверхъестественную силу, как магнитом притягивает нужные и ненужные предметы: пустые пузырьки, тесемки и застежки от малышовых одежек, детские журналы и книжки, богатые россыпи некогда вкусных кусков и кусочков.

Но куртки Гейджа под диваном не оказалось, она отыскалась на лестнице. Зато шапки с козырьком — как у бейсболистов из команды «Красные гетры» — нигде не найти. А без нее Гейдж отказывался идти гулять. Как ни странно, она висела на месте в шкафу, куда, естественно, Луис заглянул в последнюю очередь.

— Мы куда, па? — Гейдж с готовностью ухватил отца за руку.

— На поле к соседке, миссис Винтон, — объяснил Луис. — Будем змея запускать.

— Змея? — насторожился Гейдж, услышав незнакомое слово.

— Тебе понравится. Погоди-ка минутку.

В гараже Луис взял связку ключей, отпер маленькую кладовку, включил свет, быстро отыскал «ястреба», в коробке, нераспакованного, с ярлыками на крышке. Купил его Луис еще в феврале, когда душа так чаяла надежды.

— Па! — требовательно крикнул Гейдж, что переводилось как: «Чего ты там копаешься, папа?»

— Змея ищу. — Луис вытащил его из коробки, развернул, расправил большие полутораметровые крылья гибкого пластика. Насадил на бледную тощую голую шею «ястреба» маленькую клювастую голову с выпуклыми, налитыми кровью глазами.

— Тица! — закричал Гейдж. — Тица!

— Верно, сынок, это птица, — кивнул Луис, пристегнул к хвосту «ястреба» конец бечевки, ухватил весь моток и, уже выходя, оглянулся и повторил: — Тебе понравится, вот увидишь!

Гейджу и впрямь понравилось.

Они пошли на поле к миссис Винтон, и Луис лихо запустил «ястреба» в ветреное мартовское небо. Последний раз он пускал змея… — не может быть! — двенадцатилетним пареньком. Значит, без малого двадцать лет назад! С ума сойти!

Соседка, миссис Винтон, почти что ровесница Джада (правда, далеко не такая крепкая), жила в кирпичном доме за полем, но выходила редко. К дому подступал лес, в котором таилось Кошачье кладбище, а за ним — могильник индейцев-микмаков.