Время зверинца

— А кем из двоих вы предпочли бы быть?

Мне не хватило смелости сказать «Генри Миллером» — вдруг выяснится, что Джордж Элиот в свое время тоже распивала бутылочку с Квинтоном.

— Расскажите, что еще занятного творится в ваших краях, — попросил он.

Судя по тону, ему хотелось услышать о процветающих там кровосмесительстве и скотоложстве.

— Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

— Вы удивитесь, узнав, какие вещи могут меня заинтересовать. Переберите все великие события и грандиозные проекты местного значения. Вы уже открыли для нас внутренний мир Честерского зоопарка. Что дальше?

Я вспомнил о ежегодном транспортном фестивале, проводившемся на востоке Чешира, в городке Сандбач, с его давними традициями производства грузовиков. Однажды в нашем семейном бутике мы бесплатно одолжили наряд Транспортной королеве фестиваля, за что она была безгранично благодарна и в качестве награды по окончании праздника позволила мне лично снять с нее это самое платье в уголке выставочного зала, за древним паровым автомобилем. Мне тогда было пятнадцать, ей девятнадцать. Я жутко перенервничал и в результате оскандалился. Но сейчас, когда я добился успеха на литературном поприще, она прислала мне письмо, предлагая сделать еще одну попытку.

Вот что значит слава!

— Вполне сгодится для начала истории, — сказал Квинтон, когда я вкратце изложил ему все это. — Любовь среди механических монстров.

— А вам не кажется, что тема мелковата для романа?

— Очень даже кажется. И это прекрасно. Вы уже нанесли на литературную карту мартышек из Уилмслоу…

— Из Честера.

— Пусть будет Честер. Теперь сделайте то же самое с королевами красоты из Мидлвича.

— Сандбача.

— Это не суть важно.

— Я не уверен, что смогу написать еще один роман с женской точки зрения.

— Ну так напишите его с мужской.

И он разразился дребезжащим хохотом. (Представив, что у мужчин может быть своя точка зрения? Или что моя точка зрения может быть мужской?)

Однако он умел убеждать. И я последовал его совету; оживил в памяти эротические впечатления юности, сходил на выставку, чтобы еще раз взглянуть на паровой автомобиль, и написал историю с точки зрения мужчины с багровым провинциальным пенисом — сандбачского мужлана, излучающего сексуальность, как целая стая немастурбированных шимпанзе, и насквозь пропитанного выхлопами тех самых грузовиков, что некогда прославили его родной город.

Я так и не узнал мнение Квинтона об этой вещи. Возможно ли, что она как-то поспособствовала его печальной кончине? Возможно ли, что ее неумолимая, навязчивая бесхитростность окончательно добила его в том холодном краю? Конечно, его нельзя было назвать излишне щепетильным в выборе клиентов — достаточно вспомнить трех женоубийц, — но сандбачский мужлан мог оказаться последней каплей, роковым шагом к ненордической гетеропролетарской дремучести, что для него стало уже перебором.

Мнение Квинтона сгинуло вместе с ним, если оно существовало вообще — то есть если он прочел рукопись, а не использовал ее для более утилитарных целей (скажем, набив скомканными листами ботинки, чтобы те не помялись в багаже).

Утратив литагента, я решил продвигать вторую книгу самостоятельно, благо уже имел выход на Мертона, ранее издавшего «Мартышкин блуд». Поскольку обстоятельства смерти Квинтона так и не прояснились, я предложил в рекламных целях воспользоваться версией «убийственного романа», написав на суперобложке: «Перед вами опасная книга. Будьте осторожны при чтении — особенно в условиях высокогорья».

Однако Мертону слово «опасная» на суперобложке нравилось не больше, чем слово «уморительная», — то есть не нравилось совершенно. Издатель — барин, и в конечном счете книга вышла с банальным презентационным текстом про очередной шедевр от автора нашумевшего «Мартышкина блуда».

На сей раз критики сравнили меня с Джоном Брэйном и Аланом Силлитоу. Типа «Вечер вторника, утро среды» и «Путь вниз».^[34] Я воспринял это как явное понижение в статусе, если плясать от Апулея и маркиза де Сада. Один из рецензентов занятно предположил, что «возбужденные визги шимпанзе подгоняют меня в творческом галопе по северо-западным областям Англии», а еще один (явно тот же самый, но под другим именем) посоветовал мне «ограничиться территорией, досконально знакомой и близкой по духу, а именно обезьяньим вольером». Третья рецензия этого Лонни Добсона (он же Донни Робсон и Ронни Хобсон из предыдущих публикаций) содержала наиболее убийственный вердикт: «В своем дебютном романе Гай Эйблман предпринял на редкость неудачную попытку писать от лица женщины. Второй — и, как мы все надеемся, последний — его роман представляет собой еще менее удачную попытку писать от лица мужчины».

---

34 Намек на романы А. Силлитоу «Субботний вечер, воскресное утро» (1958) и Дж. Брэйна «Путь наверх» (1957). Оба писателя — выходцы из пролетарской среды, в 1950-х гг. принадлежавшие к литературному движению «сердитых молодых людей».