Время зверинца

Они огорчились, узнав, что моя мама все еще отдыхает за границей, но поскольку мы тут же обменялись контактной информацией и на время закрыли эту тему, я смог уже без помех наблюдать и размышлять о ней — то есть о Поппи. Даже тогда, в самом начале знакомства, она чрезвычайно меня заинтересовала — пусть не больше, чем Ванесса, но и не меньше… На этом этапе повествования возникала проблема с Гидеоном, главным героем романа. Я не собирался делать его литератором, признавая правоту Фрэнсиса, который предостерегал меня от «писательства о писателях». Но в таком случае у меня не получалось убедительно передать все потаенно-греховные нюансы его отношения к двум женщинам. Для этого ты должен быть писателем в душе (если еще не в публикациях) — причем писателем, с давних пор старательно настраивавшим себя на грубо-циничный лад. Мелкий Гид, будучи не писателем, а кем-то вроде моего брата Джеффри, в подобной ситуации может следовать зову сердца, но уж никак не играм собственной фантазии; и поступит он, исходя из соображений своего благополучия. Мне же было наплевать на благополучие. Я здесь ловил другую рыбу, покрупнее и пострашнее.

Ухаживание я начал стандартно, пригласив Ванессу в ресторан. Но даже для этого мне потребовалось проявить изворотливость и двуличие на грани фола. Поппи оставила мне координаты для передачи моей маме, так что я знал, где они живут. И под тем предлогом, что кто-то из них якобы оставил в магазине свои перчатки, я отправился в Натсфорд. Их дом, как и следовало ожидать, оказался старинным коттеджем с замшелой крышей. На голых ветвях в саду драла глотку неведомая мне птица. Неведомые мне зимние цветы торчали из похожей на корыто клумбы перед входом… Ну вот, с местным колоритом разобрались, пойдем дальше. Было около семи вечера, когда я постучал в дверь. Из глубины дома донесся громкий неразборчивый крик; мне показалось, что одна из них кричит другой: «Не открывай дверь в неглиже!» — но мало ли что пригрезится при таком нездоровом воображении.

Через минуту я услышал какой-то шум у окна второго этажа и поднял глаза. За стеклом Ванесса пыталась раздвинуть занавески резкими синхронными рывками, словно подавая сигналы неким вражеским силам в Северном море, готовым высадиться на английский берег. Я помахал рукой. В ответ она произнесла что-то малоприятное, судя по гримасе. Я показал ей перчатки. Ее лицо изумленно вытянулось. Как прояснилось впоследствии, она решила, что я заехал с намерением продать перчатки либо ей, либо ее матери, а если они приглянутся и той и другой, то — по одной перчатке каждой. Последнее, если подумать, было очень близко к истинной цели моей миссии, хотя сам я тогда этого еще не осознал. Если представить каждую из этих женщин в образе перчатки, то, натягивая их на…

Впрочем, заходить так далеко еще не время.

«Чертов прилипала» — такова была первая мысль Ванессы, как она мне потом рассказывала. «Прилипала» в смысле «торговец, от которого непросто отвязаться».

Она спустилась ко входной двери и открыла ее ровно настолько, чтобы просунуть в щель фунтовую купюру. Рыжая нечесаная грива и запах табака. Мне нравился этот запах у женщин. У всех моделей, с которыми мне доводилось общаться, никотина в организме было больше, чем протеина. Иные так и вовсе представляли собой ходячие сигареты. Они отрабатывали свое на подиуме, возвращались в раздевалку и тут же закуривали. За кулисами плотной стеной стоял дым, и, чтобы глотнуть немного свежего воздуха, им приходилось проталкиваться к запасному выходу или по пояс высовываться из окон в одних только крошечных трусиках. Как-то раз в Милане, на вечеринке после показа, я пригласил в ресторан одну еще не раскрученную модель по имени Минерва. Деловые контакты «Вильгельмины» среди прочего давали возможность посещать такие вечеринки — правда, не суперзвездные, а классом пониже, где тусовались модели пожиже, но достаточно классные для обитателя Уилмслоу. Повседневный рацион Минервы состоял только из паровой брокколи и табака. Она двигала головой как жирафа, обнюхивающая листья на верхушках деревьев. Во время самого дорогого ужина, какой я заказывал в своей жизни, — помнится, я подсчитал, что каждый бутончик брокколи обошелся мне в сумму, эквивалентную полноценному ужину на восемь персон в Уилмслоу, — Минерва вдруг кашлянула мне прямо в лицо. Я втянул этот запах, наслаждаясь им, как ароматом экзотического цветка. Будь с ней рядом ее мама, сидящая на той же диете, и обкашляй они меня вместе, я бы без памяти влюбился в обеих…