Время зверинца

— Я ничего не имею против его книг о детях, Ви, — сказал я, едва сдержавшись, чтобы не добавить: «Злобная ты сучка».

И еще я мог бы добавить — но не добавил, хотя это была чистая правда, — что в Энди меня особенно раздражает его белая майка а-ля Юэн Макгрегор в фильме «На игле», а также его манера ежиться, сунув ладони себе под мышки, как делает тот же Макгрегор в том же фильме. «Если ты такой мерзляк, накинь что-нибудь потеплее, чем эта говенная майка, — хотелось мне сказать. — И вообще, раз уж ты явился на мою презентацию, мог бы уважения ради надеть костюм. Ты же не в грязном Лейте^[71] каком-нибудь».

Но еще больше, чем майка Энди, в этой сцене меня покоробила его лысина. Он был из тех мужчин, которые лысеют уже в юности, о чем нетрудно догадаться по структуре кожи на их голых черепах — огрубевшей и черствой, как земля, давно не знавшая дождя. Заметьте, я вовсе не предубежден против лысин как таковых или против раннего облысения. Я предубежден только против лысых невзрачных мужичков, целующих и лапающих мою жену.

А спустя каких-то полчаса я застал его за аналогичным занятием уже с Поппи. Нет, не целующимся — мне вообще неизвестно, чтобы Поппи с кем-нибудь по-настоящему целовалась в период между Вашингтоном и Манки-Миа, — но «завязывающим близкие отношения» в характерном стиле плешивых хануриков: втягивая женщину в задушевный разговор о трудностях воспитания современных детей отцами-одиночками, целиком поглощая ее внимание и в результате подпитываясь ее жизненной энергией.

Что мне было делать — выставить его вон? Мол, проваливай, лысый! Иди к другим писателям высасывать жизнь из их женщин. И я мог бы так поступить. В конце концов, это был мой праздник.

Но с другой стороны, я не был заинтересован в его раннем уходе. Тут пора сказать, что, в отличие от героев своих книг (сплошь овдовевших, покинутых женами или ни разу не женатых), Энди имел жену, и очень даже симпатичную, — мармеладно-сладкую испанку или латиноамериканку по имени Лусия. И пока он злодейски высасывал энергию из моих женщин, я с немалой приятностью проводил время в компании этой самой Лусии.

Нет, у меня и в мыслях не было отбивать ее у мужа (хотя, думается, сделать это было бы несложно, для начала подарив ей медальон с маленьким локоном моих натуральных волос). Мне просто нравилось с ней заигрывать, нанося мелкие иудейско-протестантские уколы ее католической нравственности.

— Эта вечеринка напоминает мне сцену из вашего романа, — сказала она, оглядев помещение и, возможно, заметив Ванессу на коленях Мертона.

— Я не вставлял вас ни в один из своих романов, — сказал я.

— И на том спасибо! — засмеялась она.

— Но вы явились бы украшением любой сцены.

Она покраснела. Вблизи я разглядел темный пушок на ее верхней губе — характерная для испанок деталь, лично мне очень симпатичная. С жизненной энергией у Лусии дела обстояли явно получше, чем у ее супруга, и я за болтовней пытался угадать, как, когда и где эта энергия найдет выход.

— Мне думается, что и эту сцену вы подстроили, — сказала она.

— Да будет вам, это же не «Сатирикон»,^[72] в конце концов.

Должно быть, как раз в этот момент она заметила своего муженька, вошедшего в тесный контакт с Поппи.

— Для кого как, учитывая нравы и привычки каждого, — сказала она.

— Вам надо почаще бывать на наших писательских встречах, — сказал я и небрежно откинул со лба вьющийся локон, а через секунду откинул и второй. Больше тут говорить не о чем.

Так уж заведено среди представителей нашей профессии, что писатели не спят с женами или мужьями друг друга. Логика тут проста: никто не хочет задаром подбрасывать конкуренту ценный жизненный материал. Если кто-то из них пожелает изобразить в своей книге душевные страдания обманутого супруга, пусть получает соответствующий материал от кого угодно, но не от тебя.

А кто из твоих коллег-писателей не является твоим конкурентом? Вопрос риторический. На то вы все и писатели, чтобы конкурировать, иначе нельзя.

Известна «теория маленького пруда», объясняющая, почему писатели так ревниво относятся друг к другу. Слишком много рыбаков, слишком мало рыбы. Но я сомневаюсь, что настроения писателей изменились бы, даже будь этот пруд размером с Великие озера. В любом случае они следуют известному закону обратной пропорциональности доброты: чем более элитарной, творческой и отвлеченной от рутины будней является профессия, тем меньше человеческой доброты проявляют ее представители в своем кругу.

---

71 Портовый пригород Эдинбурга.

72 Имеется в виду роман Петрония, изображающий распутные нравы римского общества в эпоху Нерона.