69  

Свой первый шаг на этой недоброй стезе я сделал, когда покинул Уилмслоу ради обучения на литературных курсах в университете, променяв тихий провинциальный мирок торговцев одеждой на необъятный мир постижения человеческой природы, каковым принято считать литературу. Несомненно, многие в Уилмслоу и соседних городках завидовали успеху «Вильгельмины». Владельцы бутиков, по всем статьям уступающих нашему, распускали о нас зловредные слухи, воровали наши идеи и пытались нарушить нашу систему поставок; помнится, один из них даже попробовал подкупить «Дольче и Габбана», чтобы эта фирма перестала присылать нам свою продукцию, а когда из этой затеи ничего не вышло, он прибег к банальному поджогу. Тут надо отдать должное моей маме: открыв утром дверь магазина и обнаружив на ковре три десятка горелых спичек, она не стала звонить в полицию, а вышла на крыльцо и громогласно заявила, что попытки разрушить ее бизнес с помощью коробка спичек не представляют серьезной угрозы для нее, для ее семьи и для процветания «Вильгельмины». Впрочем, такие спорадические вспышки военных действий лишь ненадолго омрачали в целом благожелательную деловую атмосферу в Уилмслоу. По вечерам, встречаясь с коллегами-торговцами в баре «Лебедь», мы делились дневными новостями, дружно клеймили особо вздорных и привередливых клиентов, обсуждали новых людей, поселившихся в округе, — в том числе Ванессу и Поппи, вызвавших немало толков и пересуд, — а когда в Уилмслоу нагрянул экскурсионный автобус с патологически вороватыми французскими школьниками, мы срочно обзванивали друг друга, предупреждая об опасности и описывая внешность этих petits salauds,[73] так что последним удалось поживиться лишь несколькими шоколадками да номерами «Уилмслоуского ежедневника» (который и так распространялся бесплатно).

Но затем я отправился продолжать образование в Восточную Англию и попал в банку с пауками, каковой является преподавательская среда, а еще через несколько лет столкнулся с завистливым и разобщенным писательским миром, где каждая написанная мною фраза была как нож в сердце для любого другого автора, и — будем откровенными — каждая фраза, написанная другими, вонзалась ножом в мое сердце.

Должен признать, что именно Ванесса помогла мне расставить все точки над «i» и все черточки в «t» касательно причин, по которым писатели никогда не затевают любовных интрижек с супругами своих коллег. Произошло это после той самой размолвки из-за Энди Уидона.

— Черт возьми, до меня только сейчас это дошло! — заявила она. — Тебя беспокоит не столько перспектива моей измены с Энди Уидоном, сколько то, что он сможет потом это использовать как материал и вставит меня в свой новый роман.

— У него это не получится. В романах Энди все женщины или умерли, или сбежали куда-то далеко. Он не пишет о живых женщинах.

— Ага, и ты боишься, что он начнет писать о них после связи со мной?

— Будь ему это нужно, он мог бы начать со своей собственной жены.

— Ты об этой испанской курице?

— Она вовсе не курица.

— Еще скажи, что вы с ней не кудахтали на пару.

— Она мне понравилась, только и всего. У нее такие симпатичные усики.

— Ах да, усы. Как у евреек. Вечно забываю об этой твоей слабости.

Не знаю почему, но меня всегда злили ее ссылки на евреек.

— Нет у меня никакой слабости, Ви, — сказал я. — Просто она мне приглянулась.

— Я это заметила.

— Нет ничего плохого в том, что тебе нравится тот или иной человек.

— Ну да, если только этот человек не Энди Уидон. Надо полагать, теперь ты выведешь ее в своей следующей книге?

— С чего ты это взяла?

— С того, что ты так активно интересовался ее личностью и ее мнениями.

— Я проявлял гостеприимство.

— А я бы сказала, что ты пытался соперничать.

— С Энди Уидоном? Не смеши меня. Если бы я хотел соперничать с Энди Уидоном, я бы просто выставил напоказ мои колени, которые волосатее, чем его башка.

— Я имею в виду соперничество со мной.

— Но это же совершенно разные вещи.

— И в чем состоит эта совершенная разница?

Я хотел сказать: «В том, что ты не литератор», но вовремя осекся, представив, что за этим последует. Вместо этого я решительно отрекся от поползновений на Лусию Уидон.

— Нельзя спать с женой коллеги-писателя, — сказал я.

— А если твоя жена переспит с коллегой-писателем?


  69  
×
×