Draco Veritas

— Подпишешь мне его, Поттер? Если хочешь, можешь написать «Гарри Поттер — бабник».

Гарри, только что красный, в мгновение ока побелел и отрезал:

— Нет.

— Может, «Гарри Поттер — сексуальное божество»? Или «Гарри Поттер — Казанова»? — предложил Драко. — А, как насчет «Гарри Поттер — виновник всех разорванных в Англии трусиков»? — Драко усмехался, не сводя с Гарри глаз. Позади него валились друг на друга от хохота слизеринцы.

— Ты омерзителен, Малфой, — холодно произнёс Гарри. Гермиона опустила свою руку поверх его. Нельзя, чтоб Гарри кинулся на Драко: в полдень важная игра с Равенкло, они, ни в коем случае, не должны её проиграть. — Отвали.

Гермиона подумала, что теперь Гарри бы просто рассмеялся: Драко поделился с ним своей защитной бронёй. Правда, у Гарри высокомерие Драко смягчилось, став безразличием. Жестоким безразличием. Об него можно было разбиться — и Гарри бы даже не заметил этого. У Гермионы мелькнула удивлённая мысль, не жалеет ли Драко, что дал всё это Гарри, что так изменил его…

Но тогда — нет, тогда Гарри не мог просто взять и рассмеяться. Он выхватил журнал у Драко из рук и скомкал его. Ухмылка на губах Драко обернулась плотоядным торжеством.

— Что, собираешься меня ударить? — с восхищением выдохнул он и даже слегка качнулся в сторону Гарри. — Давай-давай, я потом загоню синяки твоим фанаткам из Юной ведьмы: «взгляните — меня коснулся сам Гарри Поттер»…

Гарри взвился на ноги, и Гермиона ещё сильнее вцепилась ему в руку. Гарри качнулся к  Малфою так, что их носы едва не соприкоснулись, и заговорил настолько тихо, что его расслышали лишь Гермиона и отшатнувшийся от неожиданности Драко:

— Ты ведь, просто, мечтаешь, чтобы я тебя ударил, правда, Малфой?

Губы Драко дрогнули в улыбочке:

— О чём это ты, Поттер?

— О том, что ты не достоин того, чтобы тебя бить. Да ты даже плевка не достоин. Ты же сам это знаешь.

Лицо Драко окаменело. Сгрудившиеся вокруг него слизеринцы затихли — это происходило ещё тогда, когда они подчинялись всем его словами и послушно следовали за ним. Но Драко промолчал, что было на него совершенно не похоже: он просто стоял и смотрел на Гарри, сжав губы в узкую, горькую линию. В этот миг Макгонагалл, почувствовав неладное, пробилась сквозь толпу и вернула слизеринцев обратно за их стол.

Вспомнив этот горький взгляд, Гермиона тихонько тронула Драко за плечо — тот заворочался, но так и не проснулся. Она снова вернулась к наполовину прочитанному журналу.

То, что Оливер Вуд оказался в Десятке, её совсем не удивило, но вот присутствие в нём Чарли Уизли несколько огорошило: тот с задорным видом позировал на фоне летящих драконов. Ещё там была пара иностранных квиддичных игроков, солист из Всевкусных Мальчиков (смазливой, но бесталанной мальчиковой группы — Гермиона подивилась, что один и тот же феномен существует и в магическом, и в маггловском мире) и Виктор Крум — Гермиона с трудом сдержала смешок. Боже мой. Да, будь Виктор ей более симпатичен, её жизнь сейчас была бы куда проще. Он ей нравился — интересный собеседник, милый и с любопытными воззрениями на магическую философию. Но, глядя на него, она никогда не чувствовала себя так, словно наелась Папоротниковой Трясучки.

Во всём мире существовало только двое юношей, при виде которых у неё начинало сосать под ложечкой. Она перелистнула страницу — и увидела их обоих, под витиевато выведенными именами: Гарри на развороте, горизонтально, а Драко — справа, вертикально. И последняя буква «р» имени Гарри совпадала с «р» у Драко. Статья оказалась весьма захватывающей: и про то, что в ближайшее время они породнятся, став сводными братьями, и про конкуренцию между их факультетами, и вся полная история их вражды на квиддичном поле. Свежие фотографии Гарри удалось достать с большим трудом, (он обещал прибить Колина или же вышвырнуть вон из команды, если тот посмеет продать хоть один снимок Юной ведьме) — и все они были смазанными и сделанными с помощью омнилинз: Гарри вдалеке, Гарри, смотрящий в сторону, прикрывающий глаза рукой, прячущий их под тёмной чёлкой, капюшоном — скрывающий их от волшебного мира.

С фотографиями Драко, напротив, не было проблем: он обожал сниматься, по крайней, мере раньше любил… И на всех он был совершенно одинаков: высокомерно вздёрнутый подбородок и насмешка в глазах. Он заигрывал с камерой так же, как заигрывал с юной корреспонденткой, задававшей ему вопросы.