— Как-то неудобно в церкви костер жечь, — вдруг говорит Маша, закутавшаяся в спальники и сидящая поодаль.
— Как французы в восемьсот двенадцатом году, — добавляет Овечкин.
— Да по фиг, — говорит Демон.
— Ну, идите на улицу, под снег, — предлагает Борман.
Я молчу. По-моему, господь за этот костер не в обиде. В своей душе я не чувствую какого-то несоответствия истине.
— Вот если отремонтировать тут все, подновить… — хозяйственно вздыхает Борман.
— Наверное, не стоит, — говорю я. — По-моему, так богу понятней.
Когда обед готов, возвращается экспедиция Градусова. Градусов и Чебыкин влезают в окно и спрыгивают на кучу мусора. Потом из-за подоконника появляется голова Тютина, но тут же исчезает. Слышен треск проломившейся доски, жалобный вопль и удар о землю.
— По домам хлеб скупали, — говорит Градусов, протягивая к огню красные лапы. — Давайте жрать быстрее, охота, как из пушки…
Мы обедаем. Сквозь прорехи в крыше на нас падают снежинки.
— Ну что, пойдем церковь зырить? — отобедав, спрашивает Чебыкин.
Все соглашаются. Мы идем зырить церковь.
Над нами — величественный сумрак. В окна клубятся белые облака. Пол усыпан отвалившейся штукатуркой, битым кирпичом, обломками досок, дранкой. Стены понизу обшарпаны и исцарапаны, исписаны матюками, но сверху еще сохранились остатки росписей. Из грязно-синих разводов поднимаются фигуры в длинных одеждах, с книгами и крестами в руках. Сквозь паутину и пыль со стен глядят неожиданно живые, пронзительные, всепонимающие глаза. В дыму от нашего костра лица святых словно оживают, меняют выражение. Взгляды их передвигаются с предмета на предмет, словно они чего-то ищут.
Я рассказываю отцам о символике храма, поясняю, где чего было, показываю фрески — Оранту в конхе, Пантократора в куполе, евангелистов на парусах, Страшный суд.
— Ой!.. — пугается Люська, взглянув вверх в глаза Пантократору.
— Эротично! — восхищается Чебыкин и подбирает с пола кусочек фрески с частью затейливой славянской буквы. — На память, — благоговейно поясняет он.
Мы останавливаемся в шахте колокольни. Перекрытия здесь кое-где рухнули, лестницы хлипко висят на трухлявых балках.
— А что делали на колокольне? — наивно спрашивает Люська.
— Портянки сушили, — мрачно поясняет Овечкин.
— У нас в деревне тоже есть заброшенная церковь, — говорит Тютин, — только нас в нее не пускали, потому что однажды один мальчик залез на колокольню, упал и разбился.
— Я тоже хочу на колокольню! — загорается Люська.
— Гробанешься — сто хирургов по частям не соберут, — отвечает ей Борман.
— Дак чо, если кто поможет, так не гробанусь… Я в санатории в прошлом году на такое дерево влезла, так меня пожарные снимали, вот. Борман, полезли туда, а? Поддержишь меня…
— Да хлыздит он! — кричит Градусов. — Он только пальцем в нос лазить умеет! Митрофанова, давай я тебя стаскаю!
— Ну, идем, Борман, а то я с Градусовым пойду.
— Лезь с этой рыжей шимпанзой, не жалко! — злится Борман.
Градусов, презрительно насвистывая, пробует ногой лестницу.
— А-а, я тоже полезу! — решается Чебыкин.
— Шеф идет первым, — важно предупреждает его Градусов.
Наверное, мне не стоило разрешать этот альпинизм, но я уверен, что ничего не случится. Градусов лезет первым и командует, Люська ойкает и взвизгивает, Чебыкин кряхтит и пихает ее в зад. Мы задираем головы, наблюдая их медленный подъем. Доски скрипят, на нас сыплется труха, в воздухе пылит известка. Последний марш Градусов проползает на брюхе и встает в проеме входа на звонницу.
— Делайте, как я, не каните, — пренебрежительно поясняет он.
Но Люська, застряв на ступеньках, канит:
— Дак чо… Не все же такие смелые и сильные…
Градусов гордо раздувается.
Наконец и Люська, и Чебыкин добираются до порога арки и уползают на площадку, где раньше хозяйничал звонарь.
— Долезли… — с сожалением вздыхает Тютин.
Обратно спускаются наоборот: впереди Чебыкин, который ловит Люську, позади Градусов. Люська цепляется за его гусарскую куртку, как за самую надежную опору. Борман, видя это, плюет и уходит к костру. Градусов, обнаглев, сходит вниз не сгибаясь, с сигаретой в зубах, и держится за кирпичи двумя пальцами.
Отдуваясь, Чебыкин и Люська спрыгивают к нам.
— Там так высоко!.. — с восторгом рассказывает Люська. — И видно все-все-все! Я чуть не упала со страху! Как это Градусов не боялся?