Русская лилия

— Мы в долгу перед тобой, Васили. Я никогда не забуду, что, когда твой отец, клефт, захватил в плен моего отца и послал за выкупом, ты, зная, как мы бедны, помог ему бежать. Нам нечем было платить, мне пришлось бы самому отдаться в рабство, чтобы выкупить отца… Я никогда не забуду этого, Васили!

— Это все было давно, Аникитос, а мы с тобой друзья с малых лет. Кто поможет другу, если не друг? Но я приехал кое о чем спросить твою жену. Позволь увидеть ее, позволь переговорить с ней.

— Ты мой брат и друг, Васили, тебе не надо спрашивать разрешения, чтобы поговорить с моей хозяйкой. Пройдешь в дом, выпьешь там кофе, выкуришь трубочку?

— Прости, Аникитос, у меня только один короткий вопрос, и я должен ехать дальше.

— Хорошо. Тогда я ее позову. Но пройди за дом, сделай милость, а то эти проезжие понесут языками, что жена кафедзи Аникитоса Канариса вынуждена прислуживать в кафенесе!

Оба они оглядели сидевших за столиками людей с тем презрением к чужакам, которое свойственно коренным жителям любой страны, и Васили, повернув за угол кафенеса, подошел к низкой двери, раскрытой и завешенной тонким домотканым ковром.

Спустя мгновение появилась женщина лет тридцати, такая же низенькая и плотная, как ее муж. Несмотря на жару, на ней было верхнее синее платье с длинными рукавами, расшитое яркой желтой нитью, а снизу виднелось нижнее желтое, и зеленые шаровары с красной бахромой, спадавшей на светлые кожаные чувяки. Волосы прикрывал белый платок, причем его бахрома была вперемешку синей, красной, желтой и зеленой. Жена кафедзи одета была со всеми ухищрениями местной моды и даже не без изысканного кокетства.

Она радушно протянула гостю руки — пальцы были унизаны серебряными перстнями, что свидетельствовало: Дорсия не затрудняет себя домашней работой, у нее есть служанки, а значит, дела кафедзи Канариса идут прекрасно.

— Мы живем так близко, а я вижу тебя так редко, Васили! — радостно произнесла Дорсия. — Ты совсем позабыл сушу, теперь тебя легче встретить на гребне волн, чем за столиком кафенеса!

— И все же я вернулся на сушу, чтобы задать тебе один вопрос, кирия Дорсия. — Васили улыбнулся, и невозможно было не улыбнуться ему в ответ, так расцвело в этот миг его суровое изуродованное лицо. Как невозможно было представить, что это тот самый человек, который только что со звериной яростью утолял похоть с Элени… Впрочем, страсть не владела его сердцем и душой, это было не более чем удовлетворение естественной надобности, о которой Васили немедля забыл. — Скажи, ты знаешь всех своих сестер по ремеслу в округе? Слышала ли ты о старой Кинтии?

Ласковое лицо Дорсии вмиг ожесточилось:

— Доброму человеку не стоит знать ее имя, Васили!

— Я давно уже не добрый человек, кирия. Даже не припомню, был ли им когда-то… Но, судя по твоим словам, Кинтию ты недолюбливаешь.

— Кинтия из Кефисии служит дьяволу. Никогда не слышала, чтобы она утолила чью-то боль или залечила рану. К ней идут, чтобы вытравить плод, навести порчу, разлучить любящих, посеять раздор между супругами, нагнать потраву на скот и даже уморить ребенка. Как ее носит земля?!

— А ее злые занятия известны властям?

— А что проку! — дернула плечами Дорсия. — Конечно, известны. Многие из тех господ, которые живут в городах, верят в порчу и приворот больше, чем в книжные премудрости. Многим, ох многим помогла Кинтия избавиться от врагов тихо и незаметно! Говорят, что тот нож и та пуля, которыми Мавромихалисы некогда убили Иоанниса Каподистрию, были заговорены Кинтией. И Мавромихалисы так быстро вернули себе прежнее положение! Все думали, их уделом будет аифигия^[18], а они снова у власти.

— Мавромихалисы убили Каподистрию с помощью Кинтии?! Но ведь это было… Это было так давно! — воскликнул Васили.

Он родился в том печальном году, когда сын и брат бея Петроса Мавромихалиса, обиженные на русского ставленника, сделавшегося премьер-министром Греции, поклялись отомстить Каподистрии, напали на него в Нафалионе и убили: сначала Георгий Мавромихалис ударил Каподистрию ножом, а потом Константин прикончил его метким выстрелом в голову. Один из убийц был растерзан на месте толпой, другой затем казнен. Однако при Оттоне семья Мавромихалисов, находившаяся в опале, обрела былое влияние, которое Петрос Мавромихалис, внук старого бея, не упускал сейчас, при новом короле, и не собирался упускать впредь.

---

18 Ссылка за самые тяжкие преступления: если сосланный и приговоренный к аифигии тайно возвращается в родные места, его вправе и даже должен убить любой.