В Калифорнии морозов не бывает

— Это всё ваше? — осторожно спросила горничная и посмотрела на двух совершенно трезвых девушек с некоторым сомнением. — А что вы с такой коллекцией делать будете? Домой повезёте? Тяжело…

Она так и сказала: «коллекция».

Любаша тут же обиделась:

— А почему это мы должны что-то делать? Еще чего — всякий мусор домой везти! А вы почему это всё до сих пор не выбросили?

— Так какой же это мусор? — удивилась горничная. — Мусор в урну кидают, в корзину… Вон, под столом корзина стоит. Оттуда я всегда всё убираю. А флаконы — отдельно, вот я и думала, что нельзя выбрасывать.

Она так и сказала: «флаконы».

— Можно, — хмуро буркнула Любаша. — И даже нужно. И даже — срочно. И так вонь, как в вытрезвителе. А эти козлы наверняка опять столько же наволокут. Каждый день волокут, я выливать замучилась.

Горничная заволновалась, даже руками всплеснула, заговорила подхалимским голосом:

— Как же это — выливать? Зачем же это — выливать? Такое дорогое вино! Если вам совсем не нужно, так не выливайте, я заберу, если что останется. И эти флаконы заберу. Вон какие красивые. Вы ведь не будете против? Я тогда дежурной скажу, что это с вашего разрешения…

Потом Александра получила от Любаши письмо, в котором та очень подробно и очень смешно рассказывала о неожиданном повороте в судьбе следующих бутылок, которые даже после исчезновения Александры так и продолжали приносить каждый вечер многочисленные гости из всех уголков нашей необъятной Родины. Любаша содержимое бутылок уже не выливала, оставляла горничной. Правда, почти все бутылки были уже открытые. Очередной гость приходил — и сразу открывал свою бутылку. Удивлялся, что здесь не пьют — и сам не пил. Уходя, бутылку оставлял. Двоих удалось убедить, что их бутылки открывать не следует. Они ушли, оставив свои бутылки в целости и сохранности. И только один из очередных гостей забрал свою бутылку с собой. «А ещё говорил, что он грузин. Врал, мерзавец. Наверняка немец, они все такие, я их знаю, приходилось встречаться. Скорее всего — шпион. Надо было сообщить куда следует. Только я не знаю, куда следует сообщать о случаях такого патологического жлобства», — писала Любаша. Потом она прислала Александре ценную бандероль. Бандеролька была микроскопическая, почти ничего не весила, но оценена была в сто рублей. Почтовая тётка, которая выдавала бандероль, смотрела на Александру очень подозрительно. Александра прямо на почте отодрала сургучную печать вместе с прикипевшей к ней обёрткой, развернула пакетик и показала почтовой тётке коробочку из-под валокордина. Тётка покачала головой, вздохнула и понимающе сказала:

— Дороже здоровья ничего нет… Разве только лекарства.

В коробочку из-под валокордина была вложена другая коробочка, ещё меньше, вся изрисованная золотыми листьями и исписанная арабской вязью. А уже в той коробочке был совсем мелкий флакончик, весь резной, цветной, да ещё и обтянутый золотистой сеткой с цветочками и кисточками. Больше всего мелкий флакончик был похож на ювелирное украшение — дорогое, изысканное и в то же время несколько вызывающее. В записке, вложенной в бандерольку, Любаша объясняла: горничная, благодарная за полные и даже пустые бутылки, перед отъездом принесла всяких подарочков, главным образом — из вещей, забытых в номерах другими постояльцами. Любашу это обстоятельство не смутило, из всего принесённого горничной она выбрала для себя кофемолку, пластмассовые клипсы в виде майских жуков и почти нетронутый набор косметики, а для Александры — эти духи. Большинство постояльцев в гостинице «Россия» были иностранцами, и вещи, соответственно, были иностранными, и в силу этого факта уже ценными — будь то хоть кофемолка, хоть жуки, хоть странный флакончик, — равнозначно. Любаша писала: «Ты кофе не любишь, косметикой не пользуешься, украшений не носишь, так что тебе этого не надо. А мне духи без надобности, мне что уксус, что «Шипр» — всё одинаково пахнет». Что это были за духи, Александра до сих пор не знала. Нескольких капель, что вмещал крошечный флакончик, ей хватило на несколько лет, потом еще на несколько лет хватило аромата из совершенно пустого флакончика, потом ещё несколько лет она хранила этот флакончик за неземную красоту и в память о неземном запахе, а потом он как-то потерялся в переездах. Жаль. Сейчас-то, наверное, она сумела бы найти того, кто прочёл бы арабскую вязь на коробочке с золотыми листочками, может быть, даже точно такие же духи сумела бы достать. Максим достал бы.