Яд вожделения

Ах какой тоской заныло вдруг сердце!.. Словно бы второй раз схоронила сейчас Алена того доброго, добрейшего человека, который был для нее единственной защитой и опорою всю жизнь, нежная любовь к которому не угасла в душе и сейчас.

И вдруг ей стало стыдно. Да разве мог быть родной отец лучше, чем Надея? Родной отец покинул дочь свою и сына-младенчика, матушку покинул. Не горевать надо, а радоваться, что послал господь поперек Алениной жизненной стежки такого сердечного, душевного, милостивого человека, как Надея Светешников! И когда – похоже, что очень скоро! – встретится Алена с ним на небесах, то обнимет его с той же ласковостью, как обнимала всегда, и назовет родным батюшкой – и никак иначе. Никак иначе!

Она отняла руки от лица и спокойно поглядела на Ульянищу, которая не смогла скрыть разочарования, не слыша от Алены громких иеремиад.^[115]

– Кто бы он ни был, – спокойно сказала Алена, – я век за него господа буду молить! И не тебе своими грязными лапами его честного имени касаться.

– У-у, гордячка высокоумная, – с ненавистью прошептала Ульянища. – Одна утеха: веку тебе недолго осталось!

Как ни готовила себя к этой вести Алена, а все же не смогла снести удара – покачнулась. И тотчас мертво молчащие доселе Маркел и Фокля злорадно захихикали из своих темных углов – ну ни дать ни взять бесы, зачуявшие, что желанная добыча, грешная душа, вот-вот попадет в их руки.

– Не много ли на себя берешь? – наконец совладала с собой Алена. – Ты ведь не господь бог, чтобы знать, кому сколько веку намерено.

– Без воли господней и волос не выпадет из головы, это верно, – согласилась Ульяна. – Однако ежели ты попала сюда, где я тебя который уже день подстерегала, так ведь тоже не помимо его воли! И все, что я теперь с тобой сделаю, я сделаю как его орудие! Сама знаешь: зиме и лету союзу нету. Так и нам с тобой на одном белом свете не жить. Или ты меня, или… – Она хитро прищурилась: – Нет, уж лучше я тебя!

– Но почему? – глухо молвила Алена. – За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала?

Она не собиралась умолять, разубеждать Ульяну, просить справедливости. Понимала: сие бессмысленно, да и вообще скорее язык бы себе откусила, чем произнесла хоть слово мольбы. Но ей надо было знать. Все, чего она хотела сейчас, это понять причину столь лютой, смертельной ненависти к себе! Не из-за того же, в самом деле, бесновалась и беснуется Ульянища, что Никодим женился на Алене. Известно, какова была его «любовь» к жене, если он спокойно дозволял названой сестре мучить, избивать ее. В чем же тогда дело?

Она знала: по неведомой причине Ульяна слишком сильно ненавидит ее, чтобы смолчать, отказать себе в удовольствии нанести жертве новые раны. И Алена оказалась права.

– Ты знаешь, кто ты? – произнесла Ульянища тихо, но с выражением такой ненависти, что ее смертоносное дыхание не только Алену оледенило, но и Фоклю с Маркелом опять заставило приутихнуть, затаиться по углам. – Ты – тот камень, который един много горнцев^[116] избивает. Через тебя поломалась вся жизнь моя! Через тебя я живу одна – хуже вдовы и девки… вечный мне великий пост, вечное искушение.

– Не больно-то ты постишься, как я погляжу, – не удержалась Алена от легкого кивка в сторону Маркела. – А уж коли был тебе Никодим столь надобен, то отчего не легла костьми, лишь бы он на мне не женился? Да ведь ты и сама знаешь, какова была сладка моя с ним жизнь, – чему завидовать?

– Никодим? – горько усмехнулась Ульяна. – Никодим был глупец, фофан!^[117] Я про Фрола речь веду. Про Фролушку…

– Про Фролушку?! – так и взвилась Алена.

Еще миг – и она, забыв обо всем на свете, бросилась бы на Ульяну, выцарапала бы ей глаза, даже если бы это было последним, что смогла бы сделать в жизни, да Маркеловы клешнятые ручищи оказались проворнее и перехватили Алену на полпути, стиснули так, что не вздохнуть, не охнуть. Только и могла, что бессильно прохрипела:

– Ты же этого Фролушку огнем жгла, стерва проклятущая, змея бессердечная!.

– Все из-за тебя, из-за тебя, – угрюмо пробормотала Ульяна. – Из-за тебя и Фролка смерть принял. Кабы не ты, все по-иному сладилось бы!

Она вдруг засмеялась. Но не веселый был то смех, а такой, что страх наводит.

– Верно, ты ведьма, – проговорила Ульяна, прекратив свой жуткий хохот так же внезапно, как и начала. – Верно, ежели б поискать, у тебя и хвостик сыскался бы позади, у чертовой полюбовницы! Приворожила ты Фролку – с того он и прикипел к тебе, с того на меня и глядеть более не хотел!

---

115 То есть сетований и жалоб (слово возникло как описание оплакивания библейским пророком Иеремией падения Иерусалима).

116 Горшков (старин.).

117 Дурень, простофиля (старин.).