Обручение на чертовом мосту

– А что? – осторожно осведомился Адольф Иваныч. – Чем оно вам не нравится? Истинно королевский наряд.

– Если бы нужно было изображать Марию Стюарт, королеву Шотландии, это платье, пожалуй, подошло бы, да и то с натяжкой. Но для роли русской барышни из провинции… Право, выбрать его могла только эта безмозглая, лишенная всякого вкуса девка!

– Это я безмозглая?! – взвизгнула Санька. – Ах ты, немка драная!

– Я француженка! – оскорбленно взвизгнула Жюстина Пьеровна. – Не сметь называть меня allemandе!

Ирена не выдержала и расхохоталась. Жюстина Пьеровна не обратила никакого внимания на эпитет «драная», ее оскорбило только наименование ее немкой! Ох уж эти задиры-французы, вечно они тягаются то с немцами, то с англичанами! Однако как отнесется Адольф Иваныч к тому, что его фаворитка столь пренебрежительно наименовала его национальность? Если не отправит ее немедля на конюшню для порки, значит, истинно находится под Санькиной босой, немытой пятой!

То, что произошло дальше, явилось и для Ирены, и для всех прочих участников сей мизансцены поистине ошарашивающим.

– Кто это? – боязливо вскричала Санька. – Кто это там хохочет?!

Ирена испуганно прихлопнула рот ладонью, сообразив, что забылась, что если ей слышно каждое слово, доносящееся из соседней комнаты, то и там ее тоже могут услышать, – но было поздно.

– Да-да, – пробормотала Жюстина Пьеровна. – Я тоже слышала смех.

– Не иначе дух покойного барина восстал из могилы, чтоб нас покарать за то, что над его затеей насмехаемся! – прорыдала Санька, а Емеля не удержался и фыркнул:

Кто ты, что посягнул на этот час

И этот бранный и прекрасный облик,

В котором мертвый повелитель датчан

Ступал когда-то? Заклинаю, молви!

– Свят-свят-свят! – пробормотала Санька. – Ты вовсе спятил, Емеля?

Жюстина Пьеровна резонно заметила, что смех был женский, а потому ни к покойному барину, ни к покойному королю из пьесы Шекспира «Гамлет» не мог иметь никакого отношения.

– Вы правы, – благодушно согласился Адольф Иваныч. – И я вам сейчас отвечу, кто там смеялся. Булыга! Давай ее сюда!

Ирена замерла, потом заметалась по своей каморке, ища, куда спрятаться, но там, пожалуй, и серой мышке было бы затруднительно найти укрытие, а потому, когда дверь распахнулась и на пороге вырос Булыга, она только и могла, что загородилась от него руками. Это было, впрочем, бессмысленно. Сила у горбуна была нечеловеческая, Ирена могла только бестолково махать руками и ногами, когда он схватил ее и поволок.

Несколько раз она больно ушиблась ногами о какие-то ступени (Булыга тащил, не разбирая дороги и не слишком заботясь об удобствах жертвы), потом за что-то зацепилась подолом сарафана, так что раздался треск, когда Булыга потащил ее дальше, и вот наконец свет ударил ее по глазам и руки Булыги разжались, да так внезапно, что Ирена едва не упала, с трудом удержавшись на ногах.

– Кто это?! – раздался изумленный вопль Жюстины Пьеровны.

Ирена отмахнула со лба растрепавшиеся волосы и огляделась.

Она находилась в просторной зале, отделанной ореховыми панелями. Большие французские окна выходили в сад и были окаймленны тяжелыми портьерами. В глубине залы находился дощатый помост (на нем в изумлении застыли Емеля и Матреша), а поодаль стояло десятка два или три стульев. Все они были изящны, обиты бархатом или дорогим ситцем, как и прочая мебель, которую успела Ирена еще позавчера увидеть в графском доме. Итак, она находилась в одной из комнат этого дома! Судя по всему, это действительно была театральная зала графа Лаврентьева.

Ирена перехватила полный ненависти взгляд Матреши и поскорей отвела глаза. Слава Богу, Емеля смотрел дружелюбно, сочувственно, и Ирена бегло улыбнулась в ответ.

Тут же она узрела высокую, весьма сухощавую даму с энергичным некрасивым лицом, одетую со всевозможными ухищрениями кокетства, не грешащими, впрочем, против хорошего вкуса, и поняла, что перед ней Жюстина Пьеровна. Да, все в ней выдавало истинную француженку! Рядом стояла худенькая малокровная девица лет семнадцати с большущими водянистыми глазами на тощеньком бледном личике. Ее соломенного цвета волосы были заплетены в довольно жидкую косицу.

– Свят-свят-свят! – проблеяла она, и Ирена узнала голос Саньки. Впрочем, и без того можно было догадаться, что это и есть protege управляющего. Санька была облачена в громоздкий туалет цвета темного бордо с золотыми прошивками и галунами, туго-натуго стянутый в талии шнуровкою и снабженный неуклюжими фижмами. Припомнив портреты, висевшие в их доме, Ирена сообразила, что это платье относится ко времени, всего вероятнее, Елизаветы Петровны и принадлежало, должно быть, одной из прабабок графа Лаврентьева. Тощие Санькины формы торчали из глубокого декольте, вызывая жалость и насмешку, а отнюдь не те чувства, на которые это декольте было рассчитано. Да уж, Жюстине Пьеровне было с чего возмущаться. Лиза Муромская в роброне елизаветинских времен! Что за комиссия, Создатель!..