Гарем Ивана Грозного

– Ладно, ладно, хватит выть, – виновато велел Иван Васильевич. – Не девка, чай.

– Да я молчу, – обиделся Борис. – Дело-то пустяко…

Он не договорил, остановленный резким взмахом государевой руки. Нахмурясь, тот призывал к молчанию. Все притихли, насторожились – и враз услышали то, что раньше остальных уловил чуткий слух Ивана Васильевича: слабый стон, доносившийся из-под лавки.

Борис, забыв о боли, сдернул покрывавший лаву коврик, и стало видно, что это не простая скамья на ножках: под нее был приделан ларь, так что поверхность служила одновременно откидной крышкою, как у сундука. Отбросить ее было мгновенным делом, и мужчины, наклонившиеся над открывшимся вместилищем, разом издали сдавленный вздох, потому что в сундуке лежала обнаженная девушка.

* * *

Да, да, на ней и нитки не было, так что картина нарисовалась бы совершенно бесстыдная, когда б все тело и даже лицо девушки не оказалось целомудренно прикрыто распустившейся рыжей косой, настолько густой, что волосы окутывали тонкий стан, подобно плащу. Лишь кончики грудей раздвигали этот шелковистый покров, и все мужчины – опять же разом – подумали о том, что соски у нее необыкновенного королькового^[94] цвета, а не коричневатые или розовые, как у большинства женщин.

– Что за… – выдохнул государь и осекся, узнав пригожую рыжуху, которую однажды сравнил с королевой Елизаветой и на которую с тех пор украдкой заглядывался. Раз или два она даже являлась к нему в грешных снах, которые довольно часто мучили его плоть, вынужденно подвергнутую затянувшемуся воздержанию. И сейчас государь онемел оттого, что во сне Аннушка была точь-в-точь такая белотелая и соблазнительная, как наяву. И соски ее были точно такими же – будто корольковые бусинки…

– Да ведь это придверница Аннушка! – недоверчиво промолвил Бельский. – Из чина государыни.

– И правда! – воскликнул до крайности изумленный Годунов. – Как же она сюда попала?

– Видать, не добром… – хриплым голосом протянул Иван Васильевич. Не выдержав жестокого искушения, он коснулся точеного белого плечика, ненароком приподняв шелковистую рыжую пелену, и первым увидел то, чего еще не замечали остальные: девушка была крепко связана по рукам и ногам, а изо рта торчала тряпка.

Государь тотчас ухватился за край и выдернул кляп. Аннушка глубоко, со всхлипом втянула в себя воздух, облизнула пересохшие губы, и при виде ее розового язычка Иван Васильевич покачнулся, словно от удара. Мгновенный позыв желания был настолько силен, что и в самом деле оказался сродни удару в пах. Он глухо, хрипло вздохнул и тут же смущенно закашлялся, постаравшись принять самый равнодушный вид.

– Вроде бы очухалась, бедняжка, – проговорил Годунов, сочувственно глядя на девушку, и Иван Васильевич ощутил жгучее желание убить его – немедленно, прямо сейчас, и не одного его, а в придачу Бельского, Якобса и Френчема – только за то, что они смотрят на Аннушку и видят ее прельстительную наготу. – Кто ее так? Слышишь, девонька? Кто тебя?

Она чуть заметно повозила головой по дну ящика. Ох, как заиграли рыжие волны, прикрывавшие ее тело, как замерцала между прядями белая плоть, – и Годунов, словно прочитав мысль государя, сорвал с себя ферязь и бросил в ларь, накрыв Аннушку с головой. Из-под тяжелой парчи послышался слабый голосок:

– Не ведаю… не ведаю! Налетели из-за угла, по голове ударили. Думала, задохнусь…

Слова прервались всхлипом, и у царя повлажнели глаза.

– Ты, дева, вот чего скажи, – выступил вперед громогласный Бельский. – Ссильничали тебя лиходеи али не тронули?

Сердце Ивана Васильевича пропустило один удар. Отчего-то было жизненно важно узнать, что чистота Аннушкина осталась неприкосновенная, что дивную прелесть ее белого тела не опоганила грубая плоть насильника.

– Нет! – выкрикнула она возмущенно. – Не тронули меня, Господом-Богом клянусь!

– Ах ты лебедушка моя… – чуть слышно выдохнул государь, но тут же застыдился, отвернулся, пошел прочь на деревянных ногах.

– Не пойму тогда, – столь же громко удивился Бельский. – Коли девку не тронули, зачем же тогда голышом в ларь запихали? Али на сарафанчик польстились?

Богдан хохотнул своей шутке – но тотчас подавился смехом, увидав, как резко повернулся царь, какими безумными стали его глаза.

Годунов, которому, кажется, пришла в голову та же самая мысль, уже летел вперед, развевая полы легкого шелкового кафтана. За ним отмерял размашистые шаги Иван Васильевич, поспешал коротконогий Бельский. Ничего не понявшие иноземцы остались позади: прижавшись к стене, наблюдали, как рыжеволосая красавица выбирается из сундука, – и испытывали горячее желание начать свою жизнь в Московии с первородного Адамова греха.

---

94 Корольком в старину называли коралл.