Поцелуй с дальним прицелом

Алёна прижала руку к губам, чтобы не дать им разомкнуться. С языка чуть не сорвалось предательское: «Арьян! Ее звали Арьян!»

Волосы, словно солнечные лучи! Та самая драка, о которой рассказывал Бертран!

Дени Морт. Она угадала правильно. Фримус – это Дени Морт!

Господи, что делать, что делать, как быть?!

Попросить его остановиться? Сказать, что ей дурно (это правда!!!), что ее укачало (ее и впрямь в принципе постоянно укачивает в автомобилях, тем паче на такой извилистой дороге!), да просто заявить, что хочет еще пробежаться, размяться…

– Пожалуйста, мсье М… – начала было Алёна, но подавилась. И очень вовремя! Боже, что она несет?! – Мсье… м-м… Фримус, извините, что так вас называю, но я не знаю вашего имени…

Не знает, она его, ей-богу, не знает и знать не хочет!

– Вам не нравится мое детское прозвище? – хмыкнул Фримус.

– Что вы, очень нравится! – пылко уверила Алё – на. – Очень, очень! Я просто хотела спросить… Фримус…

О чем бы, ради всего святого, его спросить? Сколько жертв на вашем личном счету? Как звали последнего убитого вами человека?

– Фримус… я хотела спросить… вы ездили в Тоннеруа?

– Да, в аптеку, – кивнул он. – Забыл в лондонском отеле запас своего лекарства… Вернее, думал, что оно мне больше не понадобится, однако тут возникла одна небольшая проволочка, – он хмуро махнул рукой. – Те таблетки, чтобы были с собой, в несессере, кончились. Благодарение Господу, в аптеке это лекарство нашлось, а то гнать в Париж для меня было бы проблематично. Таблетки надо принимать каждые два часа… А впрочем, что это я? Последнее дело – говорить в присутствии прекрасной дамы о своих хворях! Это порождает у нее только одно желание – оказаться как можно дальше от больной развалины!

В доброе старое время Алёна виртуозно умела поддерживать такой легкий разговор, плавно переходящий в легкий флирт. Но сейчас у нее просто-таки язык присох к гортани, прежде всего потому, что ей и впрямь хотелось оказаться как можно дальше от милейшего Фримуса, который, к слову сказать, совершенно не напоминал развалину. Правда, констатировала Алёна, украдкой на него покосившись, вид у него и впрямь был сейчас не совсем здоровый. Углубились морщины на лбу, излом рта стал еще более страдальческим, глаза ввалились, под ними залегла чернота. Вот такие же черные тени пролегали под глазами Игоря, когда он приходил к Алёне после ночи игры, проведенной в казино, приходил усталый и злой, или уходил от нее после ночи любви, проведенной в ее постели, усталый и счастливый…

Противный мальчишка, любимый до слез, до дрожи рук, до холода в кончиках пальцев, никто, кроме тебя, мне не нужен, нет никого на свете, только ты, никакие убийцы международного класса не способны затмить тебя, пусть они даже носят мокасины на босу ногу или задирают серые пуловеры, ездят на черных «Поршах» или на белых верблюдах!..

В конце концов, Алёну в автомобилях, как уже было сказано, укачивает, ездить на верблюдах вообще могут только мазохисты, ну а приучить Игоря ходить без носков или демонстрировать загорелый живот – это не самая трудная задача. И какая приятная!..

Как всегда, лишь задумавшись о предмете своих вздохов, Алёна совершенно отрывалась от реальности. Вот и теперь она напрочь забыла о том, где находится, в обществе кого… даже об элементарной вежливости забыла. Фримус подал ей реплику, требующую реплики ответной, а она тупо молчит, словно соглашаясь с тем, что он – больная развалина, от которой… и так далее.

– Извините, я… я не поняла, что вы сказали, – пролепетала она, сделав невинные, большие, исключительно голубые глаза. – Мой французский, к сожалению… Может быть, вы повторите?

– Да я уж и забыл, о чем говорил, – усмехнулся Фримус. – Мы приехали. Счастлив быть вам полезным, мадам! Когда, говорите, вы возвращаетесь в Париж?

– Завтра, – пробормотала Алёна, только сейчас обнаружившая, что и впрямь они приехали, элегантный «Порш» стоит около крыльца облезло-голубого дома, покрашенного в этот жуткий колер, как известно, в честь окончания Первой мировой войны…

– Ну, если так, то мы с вами вряд ли уже повидаемся в этой жизни, – сказал Фримус. – Прощайте, прекрасная дама! Уверяю вас, что вы останетесь для меня самым сильным воспоминанием этого лета… последнего лета, как писал мой любимый Жапризо!

Тут глаза его затуманились, и Алёна неловко сползла со слишком низкого сиденья «Порша».

– До свидания, Фримус.