Облава на волка

– Потом все по порядку объясню, – пообещал Ляжечка, – а пока надо приготовиться к фотографированию…

– Какому фото?.. – удивился Николай. – Кого фотографировать-то собрался?

– Тебя, – сказал Ляжечка и кивнул на неприметного человека, который, достав откуда-то треногу, располагал на ней предмет, принесенный с собой, оказавшийся фотоаппаратом.

– Мы так не договаривались, – быстро сказал Щукин, – херня какая… С какой стати мне фотографироваться?

– На документы, – объяснил Ляжечка, – мои заказчики люди серьезные. Поедешь с новыми документами – под полным прикрытием, понял?

– Да?..

Щукин понимал, что это резонно и правильно, но все равно не мог расслабиться.

«Новые документы – это хорошо, – подумал он, – но ведь рожа моя на них будет старая, а это уже не очень хорошо. Это плохо, можно сказать… Моя рожа в этой местности уже засветилась, и кто знает – может быть, и в Питере на меня ориентировки получены… Да не может быть, а скорее всего… Надо как-то…»

– Ого! – воскликнул Николай.

– Чего ты? – посмотрел на него Ляжечка.

– Придумал, вот чего, – сказал Щукин.

– Что придумал? – спросил Ляжечка, но был прерван глухим голосом неприметного, который уже закончил все приготовления и даже включил стоящий в углу комнаты софит, тут же заливший ярким электрическим светом всю комнату.

– Приготовься, – сказал неприметный.

– Погоди, – поднял руки Николай. – Как ты меня щелкать будешь, если я не причесался даже? Мне ведь марафет навести надо…

Неприметный пожал плечами и, потушив софит, повернулся к окошку и закурил.

– Дай мне зеркало, ножницы и бритву, – скомандовал Щукин Ляжечке, – мыло, горячую воду и миску…

– Ты чего? – изумился Ляжечка. – Бриться будешь? Тоже мне – салон красоты устроил… Некогда!

– Брить, – сказал Николай, деловито осматривая остатки пегой растительности на голове Ляжечки, – я буду не себя. Я и так не слишком зарос. Вчера побрился утром.

– Тогда зачем тебе бритва? – поинтересовался Ляжечка.

– Мне еще будет нужен клей, – чувствуя прилив вдохновения и совсем не слушая Ляжечку, проговорил Щукин. – Какой угодно клей, но не канцелярский. И не обойный, конечно. Лучше всего – «Момент»…

– Зачем?! – в недоумении развел руками Ляжечка.

– Увидишь, – пообещал Щукин.

Как показалось Щукину, на все его действия неприметный человек смотрел с одобрением, чего нельзя было сказать о Ляжечке, который, ощупывая свою голову, теперь совсем голую, хныкал и жаловался на холод.

– Между прочим, не лето еще, – гнусил Ляжечка, пытаясь отобрать у Щукина зеркальце, – мне холодно будет. Сколько мне ждать, пока волосы у меня снова вырастут? И вырастут ли вообще… Их и так осталось немного – только сзади и на висках, а остальные выпали… А если я мозги простужу? Простатит… ээ… менингит то есть заработаю?

– Не простудишь, – колдуя с состриженными волосами Ляжечки, говорил Николай, – нельзя простудить того, чего нет.

– Нет?! – возмутился Ляжечка. – Да если бы не я…

Тут неприметный человек выразительно кашлянул, и Ляжечка немедленно заткнулся.

Через десять минут Николай разложил наконец на столе волосы Ляжечки и отвинтил крышечку с тюбика клея.

– Теперь, Толик, держи зеркальце передо мной, – распорядился он, – буду делать окончательный… последний и решительный штрих.

Последующие его действия заняли полчаса. Наконец Щукин отнял от своего лица перемазанные клеем ладони и, посмотрев в зеркальце, удовлетворенно кивнул.

– То, что надо, – сказал он.

Ляжечка, давно переставший хныкать и с интересом следивший за Щукиным, хмыкнул.

– Ну как? – спросил Щукин. – На кого я похож?

– Не знаю, – сказал Ляжечка, – на себя не похож – это точно.

– Да, – проговорил Николай и, прищурившись, еще раз осмотрел себя, – борода – первый класс. И усы тоже. Хотя если бы ты, Толик, голову мыл хоть иногда, я бы смотрелся более привлекательно…

– Иди ты… – обиженно произнес Ляжечка.

Щукин только усмехнулся в ответ. Он был очень доволен своей работой. Из запыленного пространства маленького карманного зеркала с треснутым стеклом на него смотрела ухмыляющаяся физиономия, очень похожая на физиономию Николай Владимировича Щукина – если бы сходству не мешала коротенькая пегая бородка и опрятные, гладко причесанные усы.

– Во, – сказал Щукин неприметному человеку, – теперь можно фотографироваться.

Тот кивнул и включил софит.