Царственная блудница

Это непросто, Афоня нынче сама понимала, и, будь ее воля, она не двинулась бы с теплой и мягкой постели, а так и провела бы день, но вышло, что нельзя ей разнеживаться на пуховиках воспоминаний, и даже не дозволено ей перебирать их издалека, потому что сразу непременно наткнешься на имя, которое слетело с любимых губ среди поцелуев... чужое имя, ненавистное имя!

Нет, нельзя об этом!

Она разбежалась и кое-как, с непривычной неуклюжестью, прорвавшись сквозь ломоту в ногах, вскарабкалась на забор. Огляделась – со стороны улицы никого, и в саду тихо – и спрыгнула с забора в высокую траву.

Конечно, был риск, что тут же налетит Брекфест, однако по тому времени, которое Афоня провела в посольстве, она помнила, что раньше рассвета Гарольд собаку в сад не пускал. Либо на вечерней заре, либо на ранней утренней. Поэтому оставалась надежда, что Афоне повезет.

Вообще, как вспомнишь, очень даже не зря жила она в посольском доме. Это только казалось тогда – глаза б мои на этих англичан не глядели! – а на самом деле они глядели, да еще как внимательно. Глаза глядели, а голова запоминала. Теперь Афоня вполне отчетливо представляла себе, куда идти и что делать.

Сначала взобраться на галерейку – конечно, по столбу, потому что ступеньки старой деревянной лестницы скрипят так, что слышно во всех комнатах, которые на галерейку выходят, а среди этих комнат, между прочим, спальни Гарольда и Колумбуса, Линара то есть. Так пусть же ничто не потревожит их сна! Теперь приотворить окно фехтовальной залы, которое так и оставалось незастекленным после того, как его разбил Брекфест. Пробраться в залу и постараться в темноте не задеть стойки с рапирами и не налететь на шкаф. Выглянуть в коридор... Через две двери налево комната Гарольда. Через одну направо – комната Линара. Вот туда Афоне и нужно, но еще не сейчас... немного погодя. Сначала нужно повернуть налево и дойти до конца коридора. Там днем и ночью топится печь (имеется слуга, чтобы доглядывал за ней во всякое время). Почему-то англичане постоянно мерзнут, печка даже в жару всегда раскалена. Они ворчат, что могут согреться лишь у камина, что, на взгляд Афони, порядочная дурь. Печка тепло хранит, камин его расточает безрассудно. К печке можно прижаться и спустя час после того, как она прогорит, – и согреешься, а с открытого огня что проку? Отец камин любил, а Афоня с матерью – нет.

Она взмахом головы отогнала воспоминания о родителях. Что ж... одно хорошо, ей не придется оплакивать их участь, ну а об участи дочери они, может быть, и не узнают.

Что-то говорило Афоне, что живой она отсюда не уйдет, и это беспокоило ее лишь потому, что надо же как-то передать бумаги своим... а как это сделать, если ее убьют? Да ладно, сказала она себе наконец, ты сначала бумаги добудь, а потом заботься, как их передать.

Как странно думать, что ее родители занимались шпионажем. Что делают шпионы? Подсматривают, подслушивают, крадут карты наступлений... это во время войны. А в мирное время? Ну, наверное, у каждого государственного правители есть нечто, что представляет угрозу для него или для его держав. И если этот секрет попадает в руки шпионов, может случиться беда. Линар – тоже шпион, конечно. А вот если ты намереваешься выкрасть секретные бумаги у шпиона, значит, ты тоже становишься шпионкой? Ну, верно, выходит совершенно как по пословице – вор у вора дубинку украл...

Какая ерунда лезет в голову, все же мозготрясение не прошло бесследно!

Не отдавая себе отчета в своих мыслях и не чуя ног, Афоня дошла по коридору до печки, огляделась – и сунула руку в большой железный ящик с растопкой и углем, стоявший тут же. Ей нужен был совок для углей... а вот и он. И кочерга стоит. Если вскоре явится слуга, которому предписано печь стеречь, он не отыщет утвари и поймет, что кто-то здесь был чужой. Но что он подумает? Что у кого-то из господ в комнатах стало холодно, и он послал слугу за растопкой.

Афоня нагребла кочергой из печи в совок, притворила дверцу и побежала по коридору снова в фехтовальный зал, чуть отворачиваясь от тлеющих углей. У совка была деревянная ручка, он не обжигал ладонь. Она понимала, что дверь Линара заперта изнутри, значит, придется поджечь комнату через окно, которое тоже выходит на галерею. Если окно плотно затворено... ну что тогда делать? Разбить его? Ох, вроде бы во всех окнах фортки есть, вдруг да окажется открытой фортка Линарова окна?

Она пролетела мимо двери, которая вела в комнату Гарольда, как вдруг оттуда раздался громкий смех, и Афоня от неожиданности едва не выронила совок. Обернулась, почти готовая увидеть своего бывшего жениха на пороге. «Брошу ему угли в лицо и удеру», – мелькнула мысль. Но нет, дверь по-прежнему заперта. Однако Гарольд смеется и с кем-то разговаривает...