Царица без трона

И покинул-таки, если судить по тому, что он стоит наг пред Варлаамом и лепечет несообразное!

«Tutte le vie conducano a Roma» ^[42], – насмешливо уверяют латинские мудрецы. Варлаам же теперь готов был со всей серьезностью уверять, что все дороги из Чудова монастыря ведут в Польшу.

– Ты как сюда попал? – спросил он Григория, сделав вид, что не услышал пугающего признания. – Неужто бежал из монастыря?!

Тот вытаращил глаза, но почти сразу признал бывшего собрата по обители и хищно усмехнулся:

– А, так вот какой монах Варлаам якшается с похитителем моего имени и титула и помогает ему распространять о себе лживые слухи! Это, стало быть, Варлаам Яцкий, бывший монах Чудова монастыря! И не зазорно тебе вводить честной народ в обман, поддерживая самозванца в ущерб истинному царевичу?

– Почем мне знать, может, это ты и есть самозванец! – огрызнулся Варлаам. – Развелось вас тут – не счесть, день ото дня плодитесь. То один был Димитрий, теперь второй объявился, завтра, глядишь, еще и третий возникнет, а я за вас за всех отдувайся!

– Я, я и есть истинный царевич! – твердил Гришка. – Меня спасли из Углича, а вместо меня похоронили другого!

И тут клубы пара, окутывающие брата Григория, разошлись, и его худощавое, но сильное тело стало вполне видно Варлааму. Ни на лице – на щеке, ни на теле – возле правой подмышки у него не было ни малых родинок, ни больших родимых пятен. Еле заметный шрам около шеи да щербинка во рту – вот и все метины. И, сколь мог различить Варлаам, обе руки у этого человека были одной длины. Значит, врет он, называя себя Димитрием, ведь Петровский ясно говорил, что видел царевича в Угличе и слышал про его особые приметы!..

Вдруг в голове Варлаама словно вздрогнуло что-то, а потом мысли потекли с небывалой быстротой. Только сейчас, при взгляде на нового претендента, до него дошло, какая такая несообразность заключалась в рассказе Петровского. Ведь Григорий – тот Григорий, с которым Варлаам пришел из Московии! – уверял, что его подменили совсем малолетним – года в два, не больше. А Петровский, побывавши в Угличе, видел пяти– или шестилетнего царевича. Именно на его теле были знаменитые родинки, а одна рука была короче другой.

Но тогда получается, что видел Петровский подставного ребенка, а не истинного царевича! То есть тот Димитрий, вокруг которого роятся теперь поляки, словно пчелиный рой вокруг своей матки, и есть подменыш! А этот, с бледно-голубыми глазами и без родинок… да неужто он и есть подлинный царевич?!

И в это мгновение вдруг воскресло в памяти Варлаама некое мимолетное воспоминание… Вечером того же самого дня, когда Петровский удостоверил личность Димитрия (того, первого… ох, святые угодники, не сбиться бы, не запутаться бы в этих несчетно расплодившихся сыновьях Ивана Грозного!), хозяин Петровского, бойкий шляхтич, покидал Самбор и, конечно, забирал с собой слугу. И Варлаам нечаянно увидел в окошко, как пан воевода Мнишек давал Петровскому большой кошель денег, а тот кланялся и смиренно благодарил.

Опасаясь, что выгодный жених его дочери лишится поддержки недоверчивой шляхты, пан Юрий – а по слухам, он великий штукарь! – мог подстроить это опознание. Мог нанять Петровского, чтобы тот безоговорочно подтвердил личность царевича и усилил доверие к нему!

Что тот и исполнил. А шляхта, раззадоренная грядущей трепкой, которую она задаст москалям, ослепленная блеском будущих богатств, даже и не заметила, насколько не сходятся у Петровского концы с концами. Ведь каждый видит только то, что хочет видеть, а все эти зажившиеся в Самборе панки хотели видеть в Димитрии именно царевича, царевича, царевича!

Так что пан Мнишек, желая угодить будущему зятю, на самом деле оказал ему воистину медвежью услугу. И подвел его под удар… Особенно теперь, когда появился второй Гришка и второй Димитрий.

– Убей меня пан Бог… – пробормотал Варлаам, который волей-неволей поднабрался-таки польских словечек. – Что же это будет?

– Как – что? – заносчиво воскликнул новый Гришка, брызнув сквозь щербинку слюной. – Я, я истинный царевич, и ты должен помочь мне изобличить самозванца. Не то…

Светлые глаза его сверкнули лютой угрозой, и Варлаам невольно загородился шайкой.

У него вдруг отчаянно засаднило обожженные места. Просто чудо, что сей Гришка не обварил кипятком Варлаамовы детородные органы. Ох и натерпелся бы он лютой боли! Оно конечно, монаху эти части естества почти без надобности, а все же годны порою, когда малую нужду надо справить. Гришка же даже прощения не попросил. Вон какой безумной лютостью сверкают его бледно-голубые глаза! Дай ему волю, горло перегрызет всем и каждому, кто ему поперек пути станет!

---

42 »Все дороги ведут в Рим» ( лат.).