Полуночный лихач

Он пожал плечами и сказал:

– Ну ладно. Давайте.

Лицо Алика озарилось такой откровенной радостью, что Дебрский не мог не усмехнуться.

Алик сунулся в сумку, а Дебрский напрягся, вспоминая, куда же он перепрятал деньги, найденные в фотоальбоме. Ах да, вот сюда, в карман куртки, висящей на крючке возле двери.

Он сунул руку в карман и замер, подняв брови.

Да что это, опять провалы в памяти начались, только теперь стираются уже и новейшие эпизоды? Он помнил, он совершенно железно помнил, что спрятал пакет во внутренний карман с левой стороны. Однако ни слева, ни справа, ни в каком другом кармане денег не было!

Дебрский охлопал себя ладонями. Кинулся в комнату и опять вытащил тот приметный альбом с огромными розами на обложке. Нет… и там нет никаких денег!

И вдруг его осенило. Но догадка была не из тех, которые способны порадовать человека. Такие догадки убивают наповал!

Дверь… О господи, да ведь он же не запер дверь, когда пошел встречать Алика! И в эту самую минуту какая-то сволота сунулась в брошенную без присмотра квартиру, быстренько обшарила то, что плохо лежит, вернее висит, и растворилась в тишине подъезда вместе с его последними деньгами.

– Какие-то проблемы? – тревожно сказал Алик, мгновенно почуяв неладное.

– Да, – непослушными губами пробормотал Антон. – Кажется, меня обокрали!

Алик мгновение смотрел на него, потом его рот презрительно скривился.

– Да, Дебрский, это уж точно вы! – сказал, точно выплюнул. – Эту лживость отчаянную я в вас разглядел с первой минуты. И жмотство – такое убогое жмотство! Придумали бы что-нибудь получше. Обокрали его, видите ли! Да ты сам себя когда-нибудь обокрадешь, точно тебе говорю.

Алик открыл пакет, который держал в руках, и вытащил три прямоугольных квадрата – каждый в отдельном белом конвертике. Небрежно швырнул на пол:

– Прошу! Наслаждайтесь! За это уплачено – так получите, нам вашего сексуального маньячества не нужно. А когда надумаете выкупить остальное – звоните. Только, как мы и договорились, на ваш товар процентики будут набегать!

И вылетел за дверь, затарабанил ногами по ступенькам, словно ему противно было даже войти в лифт, в котором пять минут назад он поднимался вместе с Дебрским.

Антон какое-то время постоял, сосредоточенно глядя на дверь, потом методично запер ее.

Оскорбления Алика скатились с него как с гуся вода. Пропажа денег – вот это был удар! Кажется, никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким и несчастным, таким опустошенным – даже в ту минуту, когда рыжий Федор Иванович рассказывал ему про Антона Дебрского, а он с ужасом думал, что не помнит этого человека… не помнит себя.

«Как же я теперь буду жить? – подумал он с детской растерянностью. – Вот закончатся продукты в холодильнике – и что тогда?»

И все из-за этих фотографий!

С ненавистью сгреб конверты с пола и ринулся на кухню – немедленно изорвать в клочки и выбросить в мусорное ведро, но тут один конвертик сам собой приоткрылся, и Дебрский увидел краешек снимка. И шатнулся к стене, словно получил не слабый тычок в грудь.

Хотя нет, не в грудь. Его огрели по лбу, и не чем-нибудь, а тем самым пресловутым обухом… Пальцы тряслись так, что он не сразу смог вытащить из конверта снимок, чтобы рассмотреть его во всей красе.

Там были двое: мужчина (Дебрский узнал себя прежнего, до аварии) и женщина. Они лежали на черном шелковом, скользком даже на вид покрывале на широчайшей кровати. То есть лежала женщина, а мужчина стоял над ней на четвереньках, головой к ее ногам, жадно – это было видно по всей его позе! – поедая банан, торчащий из ее лона. Рот женщины тоже был занят: она впивалась в сладострастно напряженный мужской орган. Голова ее была повернута на камеру, так что фотограф виртуозно запечатлел лицо, искаженное судорогой исступленного наслаждения.

Как это сказал Алик? Один из его клиентов не только отказался платить за подобные снимки, но даже с женой развелся, как только посмотрел на эти «любовные семейные игры». Дебрский небось тоже развелся бы с женой, увидев это, да вот в чем загвоздка: женщина на черном покрывале не была его женой.

Он зажмурился, пронзенный чувством, еще ни разу не испытанным в этой новой «послеаварийной» жизни. Много чего успел уже испытать: страх, недоверие, безнадежность, радость и горе, жадность. А вот стыд почувствовал впервые…

Какой-то звук вырвал его из оцепенения. Дебрский распахнул глаза и увидел довольно высокого крутоплечего парня в длинном черном пальто. Его белобрысая голова была непокрыта, и Антон отчетливо разглядел крутые скулы, из-за которых глаза казались узкими, напряженный рот, а особенно четко – кривой шрамик на виске.