Сыщица начала века

Правда, лоб был очень подходящий: высокий, да еще и с глубокими залысинами, отчего физиономия жертвы казалась непропорционально вытянутой вверх.

– Алена, ты где?! – раздался громкий шепот с дорожки, и писательница сообразила, что Света ее потеряла и перепугалась. Да, пора возвращаться. Хотя зрелище, конечно, захватывающее, ничего не скажешь, очень жалко от него отрываться!

Она уже достаточно присмотрелась к портрету жертвы, чтобы понять: это газетное фото, вырезанное и потом отпечатанное на ксероксе с увеличением на бумаге формата А 3. Видимо, местный Вильгельм Телль упражнялся в своем ремесле довольно давно, потому что вся эта щекастая, улыбчивая, глуповато-жизнерадостная, искусственно-простодушная физиономия на портрете была сплошь истыкана дартами. И все-таки не стоило никакого труда узнать человека, чье лицо стало мишенью для ненависти стрелка.

Что характерно, эта физиономия вызывала сходные чувства и у Алены. Да разве только у нее?! Без преувеличения можно сказать, что большая половина россиян с удовольствием хоть один разок метнула бы стрелу в портрет… а лучше и в сам оригинал. Ибо им был не кто иной, как знаменитый Чупа-чупс.

Из дневника Елизаветы Ковалевской. Нижний Новгород, август 1904 года

Дописываю наутро. Вечером у меня не хватило сил перечислить все события, случившиеся накануне, – столько их произошло. И, надобно сказать, у меня создалось впечатление, что их теперь каждый день будет происходить все больше и больше!

Впрочем, по порядку. Итак, я остановилась на том, как убежала от Вильбушевич.

Оказывается, я пробыла у нее не столь уж мало времени: почти час. Не кликнуть ли извозчика вновь? А то моя бедная Павла там небось уже совсем голову потеряла. Как бы не кинулась заявлять в полицию об исчезновении судебного следователя, девицы Елизаветы Васильевны Ковалевской! Ох, как представлю, какие громы обрушатся на мою победную головушку, так домой возвращаться не хочется.

Нет, все же напрасно я позволяю Павле так помыкать собой! Конечно, она моя нянюшка, она заменила мне всех моих родных, безвременно умерших, она вырастила меня, но в том-то и дело, что я уже выросла! Причем давно. И если меня еще называют девицею, то гораздо чаще – старой девою. А я все еще трепещу своей няньки! Уже своих детей пора бы стращать!

Вот удивительно: отчего это для мужчины возможно совмещать жизнь семейную с работою и даже карьерным ростом, а женщине – никак нельзя? То есть я не говорю о людях низших сословий, обо всех этих прачках да кухарках, которые очень часто обременены или семействами, или незаконно прижитыми (в том числе от господ своих!) детьми. Я говорю о женщинах, которые тщились получить образование в гимназиях или дворянских институтах, потом мечтали о дальнейшей учебе и даже умудрились, одолев предрассудки и общественное предубеждение, зачастую – перессорившись со всей родней, поступить в университеты, а то и закончить их, потом получить работу либо в медицине, либо в юриспруденции, либо в образовании. Они, эти женщины, обречены на одиночество. Не могу вообразить мужчину, который позволил бы жене, матери своих детей, ходить в присутствие, получи она хотя бы два или даже три высших образования и будь хоть доктором права!

Или то, или другое…

Ладно, что-то я задумалась не о том. «Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя!» Я прежде всего следователь и должна думать о раскрытии преступлений. Все в моих мыслях должно быть направлено на это!

И оно направлено, ей-богу! Стоило мне только подумать о кухарках или прачках, как вспыхнуло воспоминание из разговора с m-lle Вильбушевич: теперешняя кухарка ее отца, какая-то Дарьюшка, прежде служила у Лешковского, брата несчастной Натальи Самойловой. Необходимо повидаться с этой самой Дарьюшкой. Во-первых, она сможет пролить некий свет на отношения Лешковского с сестрой. А во-вторых, у нее можно выспросить, что же произошло между Вильбушевичем и его дочерью – и так ли на самом деле серьезен их разлад. Может быть, как следует разговорив Дарьюшку, удастся проникнуть в загадку звонка, который я невольно приняла?

Мне захотелось вернуться домой как можно скорее. Лучше всего думается за письменным столом, когда я могу взять перо и на листке перечислить все те пункты, которые предстоит исполнить. А вот и топот копыт, стук колес сзади. Кажется, меня нагоняет извозчик.

Я только успела отступить с дороги и начала оборачиваться, чтобы остановить экипаж, как гнедой конь миновал меня, я мельком отметила фигуру кучера на козлах, потом черный бок пролетки поравнялся со мной, а затем кто-то высунулся из нее, схватил меня за бока и дернул вверх с такой силой, что ноги мои оторвались от земли, я повисла, но руки похитителя оказались необычайно крепки – и уже через мгновение я очутилась в пролетке!