Страшное гадание

– Что здесь происходит?!

Голос Десмонда!

Марина слепо рванулась куда-то, ему навстречу, но мужское тело оказалось слишком тяжелым и вновь распростерло ее на постели. В эту минуту мужчина, все еще придавливая ее, слегка повернулся к свече – и вдруг все вокруг осветилось, как по волшебству, десятками свечей, соединенных меж собою горючими нитями. В павильоне стало светло, как днем, и Марина увидела Десмонда, стоящего над постелью и с выражением непередаваемой брезгливости разглядывающего два сплетенных нагих тела.

Женское и мужское. Марины и… Хьюго.

* * *

– Сэр! – возопил Хьюго, первым приходя в себя. – Я не виноват, клянусь вам, милорд! Я только что пришел, вы же знаете, вы видели меня в саду, я сказал, что вас искала леди Урсула… Когда я пришел сюда, эта леди уже лежала здесь, ждала меня.

«Не тебя!» – всем существом своим выкрикнула Марина, однако голос остался похороненным в сердце: ей не удалось издать ни звука.

Десмонд поглядел на нее темным, холодным взором. Он порой казался ей глыбой льда, но чаще – вулканом, покрытым льдом. Но ни разу она не видела огня… неужто увидит сейчас? Однако Десмонд, словно почувствовав, о чем она подумала, не доставил ей такого удовольствия.

– Tяжелая наука – презирать людей, – произнес он по-русски, почти не разжимая губ. – Ты обучила меня ей.

И, резко повернувшись, вышел.

Хьюго мгновение смотрел ему вслед, а затем повернулся и хмуро взглянул на оцепенелую Марину:

– Ну что бы ему стоило прийти на пять минут позже! Я был уверен, что успею, что он проищет ту бесноватую полчаса, не меньше, а он… Ладно, леди, вставайте и уходите. Вам пора. – А когда Марина не шевельнулась, он с ноткой сообщничества в хриплом голосе прошептал: – Или, может, теперь вы не прочь, а? Коли так, давайте, только быстро, не то… не то еще кого-нибудь сюда принесет. А лучше приходите ко мне завтра на конюшню. Да что завтра? В любое время, как вам приспичит, приходите! И тут уж мы с вами не растеряемся!

Он коротко хохотнул, и этот утробный смешок словно бы разрубил путы, стягивающие Марину. Она сорвалась с постели, ударилась грудью в дверь павильона, опрометью кинулась в сад.

Ночь набросила на нее свой черный, ледяной, подбитый ветром плащ, но Марина ощутила не холод, а лишь мгновенное облегчение своему стыду: ведь на ней не было ничего, кроме обрывков кружев, а теперь ничей нескромный или осуждающий взор не мог коснуться ее наготы.

Она бежала куда-то… не зная куда, чутьем, словно больное животное, отыскивая воду. Плохо то, что она не помнит, где она… В голове путаница, звон, колотье в висках… Hичего. Сейчас. Ну не так уж велик этот парк, чтобы не найти озера, чтобы…

Чтобы что? Марина встала как вкопанная, схватилась за голову, согнулась. Вот уже и топиться собралась… О, конечно, ей ведь так хочется, чтобы Десмонд вбежал по колени в воду, взывая: «Марион! Марион!» Не жди, не будет этого! Пожмет плечами: истеричка, сумасшедшая шлюха. Еще, чего доброго, решит, что она утопилась, рассорившись с Хьюго… со своим любовником. Он ведь не сомневается, что они заняли себе местечко в этом павильоне, чтобы предаваться там любви! Он ведь не знает, что Марина ждала его, и приди он на несколько минут раньше…

Марина передернулась, вспоминая звериный запах Хьюго, его мускулистую спину, поросшую шерстью, его костлявые волосатые ноги. Немыслимо, невозможно поверить, что она возбуждалась от одних воспоминаний о нем! Он был, конечно, красив… но красота его была мрачной, почти удручающей. Это была одновременно притягательная и отталкивающая красота порока. Но теперь она уже никогда не будет притягательной для Марины. Какое-то бабье томление, затмение опутало ее душу и тело, а теперь она свободна от этих пут! Строгое, надменное, светлое лицо Десмонда встало перед ее глазами. Эти изломанные насмешливые брови, льдистые глаза, этот твердый рисунок губ, совершенный очерк лица… любимого, бесконечно любимого лица. Да, Марина и не заметила, как стала пленницей собственного сердца. И не хочет избавляться от этого плена! Она должна поговорить с Десмондом. Но он не захочет слушать! Марина всхлипнула от ужаса, вспомнив выражение брезгливости, с каким он смотрел на нее. Как на мерзкую жабу, на ядовитую змею, на… О господи, она ведь тоже так смотрела на него когда-то… там, в каюте пакетбота, когда он приставил к ее виску пистолет, вынуждая сказать «да». Теперь она руки готова ему целовать за это… Но они с Десмондом отчасти квиты. Оба испытали жгучее презрение, почти ненависть друг к другу, и если Марина поняла свою ошибку, то и он должен понять!