Упал, отжался!

– Так-тошн-тварищ-енерал! – рявкнул небольшой, но дружный солдатский хор.

– Тогда идите с глаз долой! И палку, палку свою дурацкую выброси! – персонально напутствовал генерал Резинкина. Тот примерился и, словно профессиональный метатель копья, запустил березовую жердь по пологой дуге в сторону рощи, после чего прощенные химики резво затопали в сторону АРСов. Им еще предстояла последняя часть этого дерьмового подвига – мытье бочки. Впрочем, по сравнению со всеми подряд выгребными ямами секретного объекта это занятие казалось просто до неприличия легким и чистым. Всего-то маленькая, гладенькая металлическая цистерна с жалкими ошметками по стенам – и все! И дальше – радостные лица товарищей по взводу, добрый взводный Мудрецкий, уютная палатка...

Довольный собой генерал Лычко прошествовал на то место, где только что исполняло смертельный номер трио бойцов химзащиты. Вгляделся в истоптанную землю, качнул головой:

– Это ж надо, как все заделали! – и подпрыгнул...

...Младший сержант Валетов знал, о чем говорил. Возможно, его решение заняться бизнесом было роковым для всего человечества – мир потерял гения архитектуры, чьи творения могли бы изменить облик всех городов. Ну, или, по крайней мере, одним толковым проектировщиком в России стало меньше, и дома будут рушиться с прежней регулярностью даже без помощи международных террористов и разгулявшихся стихий.

Глубоко-глубоко под дерном и песком какая-то веточка не выдержала приходящих сверху ударов и чуть-чуть сдвинулась. Вывалился комочек мокрого песка, лишился опоры край бревнышка, вонючая жижа начала жадно глотать струйку посыпавшегося в щель грунта...

Обернувшимся на вопль химикам предстало зрелище, достойное если не «Оскара», то по крайней мере какой-нибудь отечественной «Ники». Медленно и торжественно, не теряя выправки и фуражки, генерал Лычко уходил все глубже и глубже прямо сквозь зеленую траву. Казалось, родная земля больше не могла обойтись без своего верного защитника и жадно тянула его в свои крепкие, но несколько прохладные объятия. Несколько портили величие момента выпученные глаза и судорожно шарящие в воздухе руки генерала. Но что особенно обидно – звуковое сопровождение вовсе не годилось для международных просмотров. Во-первых, оно не переводилось на язык Голливуда – нет в английском такого разнообразия речевых оборотов и таких тонкостей их употребления. Во-вторых, генерал даже не потрудился извергать мощный поток неповторимого русского фольклора грозно, сурово и мужественно. Лычко визжал, как порося под неловким ножом, как истеричная баба, увидевшая в своей постели змею... В общем, генерал Лычко проваливался самым позорным образом.

Свита взирала на происходящее с ужасом, местное начальство – с каким-то нездоровым интересом. Судя по выражению лиц Копца и Васькова, они, будь на это достаточно времени, начали бы спорить о глубине и времени полного погружения генерала, причем ставки были бы весьма немалыми. При этом никто не стремился на помощь, не полз героически спасать своего командира – то ли побаивались провалиться вслед за ним, то ли на присутствующих напал обычный в таких случаях столбняк.

– Да вы что, не видите, я же тону! – наконец заорала хоть что-нибудь членораздельное жертва рукотворной трясины. – Помо-ги-и-те-е!!!

Генерал дернулся, попытался развернуться лицом к своим адъютантам... Это была большая ошибка. Подошвы ботинок при повороте ввинтились в более-менее затвердевший от давления могучего тела грунт, и Лычко ушел в землю по самые подмышки. От дальнейшего продвижения к центру планеты его спасли только раскинутые в сторону руки, он пытался ухватиться ими за траву, но увы! Не было вокруг прочного травяного покрова с переплетающимися на многие метры вокруг корнями. Были только небольшие и не успевшие врасти пласты дерна, которые и оставались в генеральских ладонях. Между прочим, нарушая при этом столь любовно и умело созданную маскировку.

Спасение пришло оттуда, откуда его меньше всего ожидал получить генерал Лычко. Чего-то не выдержала суровая, закаленная в боях душа – то ли истошных призывов о помощи, то ли, скорее всего, такого издевательства над своим творением. Скрипнула открывающаяся дверца машины, и что-то зеленое промелькнуло от полковничьего «бобика» к роще. Притормозило возле кустов и обернулось старшим лейтенантом Волковым, который ожесточенно выдирал из переплетения ветвей длинную белую палку. Ту самую, что три минуты назад по приказу самого Лычко выкинул ефрейтор Резинкин. Старлей ловко перехватил ее за один конец, размахнулся и жестом опытного городошника послал в короткий вертящийся полет.