Слишком чужая, слишком своя

Я спускаюсь на третий этаж и прячусь в каморке для инвентаря. Тут стоят тележки, висит чья-то одежда, на полках — бутылки с мылом и пачки салфеток. О, я подожду, пока мистеру принесут еду. Или простыни. Или явится уборщица. Что-то должно случиться, нужно ждать. Только бы меня не заметил коридорный или еще кто-то из обслуживающего персонала. А это что? Синее платье, в таких здесь ходят горничные. Вздрагивая от отвращения к чужому запаху, я ныряю в него. Наверное, оно должно быть коротеньким, потому что мне доходит до колен. Я беру с полки простыню и иду к номеру. Перед собой толкаю тележку с моющими средствами. Стучу в дверь.

— Кто там? — Приветливый голос. Слишком приветливый.

— Это горничная, сэр. Я только хочу продезинфицировать ванную. Тут случилась поломка фильтра.

— Заходите.

Я захожу в номер. Мистер Кубов именно такой, как мне его описал тот тип. Это хорошо. Но я должна кое-что узнать. Все мы должны.

— Извините, сэр. У нас сломался фильтр. Все уже в порядке, но нужно здесь все залить средствами дезинфекции.

Мамина косметика делает мое лицо по крайней мере лет на пять старше.

— Ну, конечно. Делайте свое дело, юная леди. Вы, наверное, студентка?

— Да, сэр. Простите за беспокойство.

Я тащу тележку в ванную, потому что в двери опять кто-то стучит. Если это настоящая горничная, нужно действовать немедленно. Дверь ванной закрылась за мной. Я слышу, что это не горничная. Это пришла какая-то женщина. Они говорят на языке, который я понимаю. Они говорят по-русски. Ну, еще бы!

— Эти снимки ты взяла из его кармана? — Это говорит мужчина.

-Да.

— Значит, задание они выполнили. Здесь все трое. Но кто уничтожил группу?

Спроси чего-нибудь полегче, мистер.

— Когда я приехала туда, уже никого не застала. Трупы лежали только наших. Те куда-то пропали. Их слишком быстро убрали, но остались следы крови и следы от протекторов машины, которая приехала. Я не понимаю.

— Странно все это. Если допустить, что был еще кто-то... Но на фотографии все трое мертвы, она не могла стрелять, она убита наповал. Вот, отверстие посреди лба. А если нет — тогда это просто спектакль. Кто тогда фотографировал? Ты смотрела следы?

— Там никого другого не было.

— Ну что же, будем считать, что они перебили друг друга.

— Нет. Юрия кто-то допрашивал. У него отрезан мизинец, — женщина встала, я слышу ее шаги. — Там кто-то был. Но, видимо, вовремя не успел. Они все уже были мертвы.

— Тогда надо немедленно уходить отсюда.

— Именно это я и хотела тебе предложить.

Я выкатываю из ванной тележку. У меня в руке револьвер. Им этого хватит. Пусть бы даже и услыхали выстрел. А они не обращают на меня внимания, упаковывают вещи.

— Все готово. О, вы уже уезжаете? Мне сказать портье, чтобы он помог вам с багажом?

— Нет, спасибо, не стоит. Я сам.

Он дает мне бумажку в пять баксов. А я стреляю в него, потом — в женщину. Не очень громко, небольшой калибр, но тут не надо большего. Я быстро сбрасываю с себя чужие тряпки и бегу в ванную смывать краску. Тушь безжалостно жжет мне глаза, черт ее дери!

Он жив. Я не хотела ему легкой смерти. Он жив. Я берусь за телефон. Голос дядюшки Макса спрашивает:

— Керстин, ты где?

Но я не могу ему сказать. Я плачу. Я знаю, что мамы больше нет. И Стивена. Господи, боже, что мне скажет папа?

Через некоторое время дверь открывается и входит Мицуко. Она прижимает меня к себе, и я уже не могу сдерживаться. Я начинаю кричать. То, что сидело, сжавшись, у меня в груди, вырвалось на волю. Мицуко колет мне что-то, но я так кричу, что лекарство, наверное, не подействует. Однако подействовало.

...Когда я проснулась, все уже закончилось. Приехал папа, маму и Стивена похоронили. Наверное, допросили Кубова.

Его смерть, скорее всего, была не из легких. Но мне-то что?

— Ты действовала безупречно, — дядя Макс держит мою ладонь. — Но отныне — все. Задание такое: ты будешь учиться жить там. Ты должна стать там своей, поэтому поедешь в Лос-Анджелес и будешь ходить в школу. В лучшую школу. А здесь, на базе, тебя уже нечему учить.

Я молчу. Я теперь всегда молчу, мне стало все равно. Мой мир уничтожили. Так имеет ли значение, где жить? И жить ли вообще?

— Керстин... — дядя Макс немного растерян. — Скажи хоть что-то, милая. Только не молчи вот так.

— Я не знаю, что говорить. Я осталась жива, потому что убили Стивена. Его кровь попала мне на блузку, поэтому удалось их обмануть. Я жива, потому что Стивен умер. Но он же был еще такой крохотный. Он же никому не сделал никакого зла, не то что я. Так почему?