Цвет боли: белый

Мартин согласился:

– Действительно подозрительно…

– И били в подвале всех от души, а ее слегка, даже ничего не сломано. Мне кажется, что она была зачем-то приставлена к Юханссону, а все эти угрозы ее запытать и прислать видео придуманы, чтобы выманить у него что-то.

– Но ведь ты сказал, что от выкупа Хозяин отказался?

– Да, но можно же снять пытки вперемежку реальные и игровые. Представляешь, что мог выложить влюбленный мужик, который предложил два миллиона, если бы увидел терзания своей красотки? Да все, что угодно, тем более, за деньги он, похоже, не держится вообще.

Некоторое время они сидели, молча потягивая пиво, потом Даг продолжил выкладывать свои подозрения:

– Ларса Юханссона явно подставляли с первыми убийствами, если бы не телевизионщики и не полиция Женевы, не отмыться, уж очень ловко все подстроено. А потом вдруг эта история с Линдберг…

– А сейчас они вместе?

– Вот это и подозрительно. Понимаешь, у Линдберг был выкидыш, Юханссон считает, что это его ребенок. Не спорю, может и его, но Линдберг ведет себя очень странно, ее родители достаточно состоятельны, хоть давно разведены, но дочь обеспечить способны, на счетах у девушки средств немало. Есть квартира на Библиотексгатан…

Мартин даже присвистнул, вспомнив красную ковровую дорожку этой улицы. Вангер кивнул:

– Да-да, но она жила на съемной сначала на Седре, а теперь у своего приятеля по университету в Эстермальме. И еще эта ее подруга американка… Вот кому доверять совсем не стоит.

– Получается, что Улофа убили, чтобы не рассказал лишнего?

– Да, Маргит Стринберг тоже.

– Стринберг?

– Первая убитая Кайса Стринберг ее сестра… Похоже, Улофа убила Эмма Грюттен, которую потом просто убрали. Эти три убийства, безусловно, связаны. Нужно искать того, кто мог попасть в палату к Маргит Стринберг, тогда и вытянем всю цепочку за одно звено.

– Я запросил записи всех камер с соседних перекрестков. Нужно просмотреть, может увидим какую-то машину… или велосипедиста… Но вот времени не было этим заняться.

Даг некоторое время задумчиво смотрел на Мартина, потом медленно произнес:

– Знаешь, что еще беспокоит? У нас в отделе утечка информации, причем прямо из-под носа. Все, что мы делаем и планируем с Бергманом, становится известно Хозяину. Потому ни облавы, ни другие… мероприятия, – Даг чуть споткнулся, ему не хотелось рассказывать о ложной информации, которую подбрасывали всем сотрудникам отдела, в том числе и Янссону, – результата не дали.

– Крот?

– Да, и пока не выловим, работать бесполезно.

– Жучки?

– Нет, проверяли.

– Нужно ограничить круг тех, кому что-то известно.

– Ограничили, не помогло. Потому никому и не верю…

– Неприятная ситуация… Слушай, у меня информация с дорожных камер скачана на диск, давай, посмотрим? Ты больше моего знаешь, вдруг заметишь кого-то знакомого?

Они полночи сидели, до рези в глазах вглядываясь в каждую проезжающую машину и проходящего пешехода. Даг ворчал:

– Хорошо, что район не самый оживленный, иначе с ума сошли бы…

Записывали номера всех машин, которые увидели, сопоставляли, пытаясь понять маршрут движения. И снова выручало то, что улиц вокруг Пингдсваген немного. Было уже больше двух часов ночи, когда список из десятка машин обрел окончательный вид.

– Надо отдать транспортникам, пусть проверят, чьи они.

– Даг, давай, я отдам по своим каналам? У меня приятель в транспортном отделе, учились вместе.

– Боишься делать что-то через наших?

– Лучше подстраховаться.

– Ты прав…

Утром Вангера разбудил запах… нет, не блинчиков, но тостов, и голос нового друга:

– Вставай, соня.

Чтобы ввести Мартина в курс дела полностью, Даг решил показать им с Дином записи пыток, которые делали в банде. Кроме ролика, обнаруженного у арестованного за экономические преступления банкира, при разгроме места обитания банды в красивом маленьком домике на острове было изъято еще немало записей, пока не оформленных в готовое снафф-видео.

На экране двое крепких мужчин в масках пытали двух девушек-мулаток. Не было потоков крови, но был ужас в глазах жертв, была почти физически ощущаемая даже по эту сторону экрана боль, которая человека низводит до животного состояния. Это не постановочные кадры, можно изобразить страдания мимикой, но ни один оператор в игровом кино не станет снимать глаза того, кто играет жертву, потому что для кадров настоящей запредельной боли нужно, чтобы та была настоящей.