Записки prostitutki Ket

— Правильно, — холодно одобрил он, — а они, нормальные, всенадеются, что я с ними буду. Надолго. Идиотки!

— Кто они? — мне не хотелось ему отвечать, но разговор надо было поддерживать.

Он, кажется, и не заметил вопроса.

— Знаешь, Кэтрин, как легко влюбить в себя бабу? Очень просто. Вас можно брать где угодно и как угодно. Надо только знать. Вы, женщины, думаете, что вы суки, но вас можно брать. Почему ты не пьешь?

У меня вдруг возникло ощущение, что он на какую-то минуту забыл обо мне и вот вспомнил.

— Пью, — безразлично сказала я.

— Майку сними. Медленно. Что там у тебя под ней? И это тоже, — он показал пальцем на лифчик.

Я подумала, что уходить поздно. Я не смогу вот так встать, вызвонить Сережу, чтобы он привез обратно деньги, и ждать его в этой квартире. Я была уверена — он не даст мне это сделать.

Я сняла.

— Нормально, — снисходительно сказал он, — ты знаешь, как они потом мне звонят? А я просто не беру трубку. А когда мне надоедает, я заношу ее в черный список. Все, она меня никогда не найдет. Здесь не было ни одной. Вы идиотки, вы думаете, что вы мне нужны. А я вас просто е*у. Последняя, знаешь, какая хорошенькая была? Она влюбилась уже на второй встрече, я сразу это понимаю, когда вы влюбляетесь. А я ее только на пятой трахнул, тянул, смотрел. Знаешь, как интересно смотреть, как баба в тряпку превращается? Смотрит, влюбленная, думает, что я с ней насовсем… Я с ней был очень нежным, представляешь? — он выдавил смешок. — Цветы, номер, романтично так (странный передразнивающий голос), поцеловал наутро, отвез и всее… И пропал Ник (он заговорил о себе в третьем лице).

(«Пожалуйста, только бы это закончилось скорее…» — про себя молилась я непонятно кому.)

— Юбку тоже сними. Обувь оставь, — сказал он резко и снова, как будто меня нет, — а до нее была… Модель. Эти думают, что красивой мордой можно получить любого. Эту я трахнул дважды. Ей одного раза было мало. Она тоже звонила.

Они всепотом мне звонят… Я трахаю их пачками. Они все ведутся на романтику, все. Они всепотом звонят… Им нужен Ник. Вы мне не-нуж-ны! — отчеканил он зло. — Иди сюда.

И указал рукой на пол.

Мне было страшно.

Я села перед креслом, начала рукой, потом дотянулась до сумочки, вскрыла презерватив.

— Зачем? — начал он недовольно, потом вдруг, — ладно, дело твое.

Сказал безразлично, как будто ему было абсолютно все равно.

Минет я делала недолго. В какой-то момент я подняла голову, он спокойно и изучающе посмотрел на меня, потом взял за волосы:

— Пошли в кровать.

Я боялась ему что-то говорить. Он навалился сверху, сделал пару движений, схватил мои запястья и зафиксировал одной своей рукой над моей головой. Хват был настолько сильный, что у меня потемнело в глазах.

Это был эмоциональный ад.

Он провел пальцами по моей щеке и вдруг сказал:

— Скажи мне: «Ник, пожалуйста, не бей меня». В глаза смотри! Скажи мне: «Ник, не бей меня!» Говори!

Меня парализовало. Я смотрела на него снизу и понимала, что я ничего не могу сделать со своим лицом. Я поняла, что здесь изображать страсть — бесполезно.

Здесь эта страсть никому не нужна.

— Ну? — он замахнулся чуть медленнее, чем обычно замахиваются, — ну? Говори!

«Это все», — обреченно подумала я за какие-то полсекунды.

— Ник, пожалуйста… — просипела я каким-то странным полушепотом.

— Громче! — приказал он, не опуская руки.

— Ник, пожалуйста, не бей меня.

— В глаза. В глаза мне смотри. Еще. Говори, сука!

В какой-то момент мне показалось, что все, живой я не выйду. И самое странное — я поняла, что убежать не смогу.

Страх бывает разный. Я проходила много видов страха. Бывает страх, который заставляет защищаться. Бывает страх, который заставляет уговаривать. Бывает страх, который заставляет делать хоть что-то.

Это был совсем другой страх. Странный, безвольный страх, я почему-то не могла даже думать.

Я поняла вдруг, почему иногда жертвы не сопротивляются.

— Ник, пожалуйста. Пожалуйста, не бей меня… — это был чужой голос и чужая я.

— Хорошо, мама, — глядя мне в глаза, вдруг улыбнулся он надо мной и опустил руку, — хорошо, мама, я не буду тебя бить. Я не буууду. Тебя. Бить. Нравится, мама?