Танец меча

Бабаня неслышно появилась в комнате, постави­ла перед Иркой блюдце с тремя белыми таблетка­ми и одной желтой. Потом исчезла, бесшумная, как женщина Востока. Сложно поверить, что это та же самая Бабаня, которая в двадцать лет голосом от­крывала двери.

— Кажется, я тебя насквозь проплакала, — сказа­ла Ирка, упрямо глядя на свое «цацаца ымо».

— Да ерунда! Всегда пожалуйста. — Матвей за­думчиво ощупал свитер. — Ты правда не хочешь в Сокольники?

— Я о них даже вспоминать не хочу! Кроме ноута, ничего оттуда не перевезла. Даже зубная щетка другая, — ответила Ирка.

* * *

Выдаются дни пустые, когда стрелка липнет к ци­ферблату, а случаются наполненные событиями на­столько, что только отмахиваешь их, как теннисные мячики. Сегодняшний был именно таким.

Бензиновое облачко от старой иномарки Вована еще висело в воздухе, когда кто-то постучал, но не во входную дверь, а сразу в дверь комнаты. Ирка во­просительно повернула голову. Бабаня обычно не стучала. К тому же гулкие удары ее пяток она услы­шала бы еще от кухни.

— А я к вам, огурчики вы мои несоленые! До­брого вам здоровьичка! — ласково пожелал кто-то. В комнату просунулся красный носик Аиды Пла­ховныМамзелькиной. Косу в брезентовом чехле она тащила с собой, не имея желания оставлять ее в коридоре.

Ирка в ужасе откинулась на спинку коляски. Ба­гров вскочил, готовый защищать ее.

— Чего вам надо? — крикнул он.

— От тебя ничего, милок! Подожди покуда в ко­ридоре! — решительно сказала старушка и своей иссохшей ручкой, с легкостью корежившей в ката­строфах металл машин и поездов, выставила Матвея за дверь.

— Ох ты, моя голубушка! Всколохнулась вся, по­бледнела! — запела Плаховна, глядя на Ирку. — Не бойся! Не по работе я к тебе, душечка! Нету на тебя пока разнарядочки! Погутарить хочу!

Старушка сбросила полупустой рюкзачок, скром­но уселась на край стульчика, сложила на коленках ручки и умненькими глазками уставились на Ирку.

— Как тебе, дитятко, живется? Не тяжко ли без ножек?

— Справляюсь! — ответила Ирка с вызовом. Плаховна взяла со стола сухарик, стала крошить

его на ладошке и кусочками засовывать в рот.

— Возьмите чай! — буркнула Ирка, про себя по­думав: «Чашку потом выброшу!»

Мамзелькина укоризненно мигнула.

— И, милая! Да разве ж я заразная? От меня и михробы дохнуть! — произнесла она с живостью.

Ирка смутилась.

— Устала я, голуба! Сил моих больше нет! Оо-ох-ох, тяжко!

— Чего тяжко-то? — спросила Ирка.

— А то и тяжко! Утром дергають, ночью дергають. На земле, почитай, скоро десять миллиардов людёв бундить, а я-то одинешенька… Нихто миня не ждеть, нихто не зоветь, все гонють. Иной раз опрокинешь с Ареюшкой стаканчик — вот всего и веселья! — Мамзелькина пригорюнилась, низко наклонив черепушку, покрытую черной траурной косыночкой.

Жалела-то она себя жалела, а нет-нет, Ирка чув­ствовала ее зоркий, острый, как скальпель, взгляд.

Понимая, что все это неспроста, набралась храб­рости.

— Чего вам от меня надо? — выпалила она реши­тельно.

— Вот так вот прямо? В лоб? — прищурилась Плаховна. — Сухариком на кой-как покормила, чай­ком через пень-колоду напоила, чашку выкинуть собралася и расспрашиваешь?

Ирка молчала, но молчала упрямо. Ей нужен был ответ. Мамзелькина оглянулась на свой рюкзак.

— Сколько я с собой ношу в своей котомочке! — запричитала она. — И красота, и молодость, и уче­ность, и таланты — все тута! Иной раз думаешь: чего все забирать-то? Что-то можно ж и оставить? Ну пропадуть, допустим, у балерины ножки — хто ж их-то хватится? Балерина-то на океанском дне! Стоило ей столько лет одни ноги тренировать — ох-ох!

Уловив в голоске у старушки намекающую инто­нацию, Ирка напряглась.

— Вы мне что, ноги предлагаете?

— Ноги? А разве надо тебе? — всплеснула руч­ками Мамзелькина. — Ох, удача! А я-то думаю: дай спрошу! Ноги, новые ноги! Мускулистые, красивые! В обмен на эти, извиняюся, палочки!

— Пересадка? — спросила Ирка задумчиво.

— Пересадка это чего такое? — озадачилась Аида Плаховна. Потом сообразила и захихикала. — Э, нет! Сами прирастут! Были тама, станут здеся! И пяти ми­нут не пройдеть, такие танцы-шманцы отдряпывать будешь — не нарадуисся! Ну говори: да!

Ирка колебалась. Что-то такое пряталось в елей­ной позе старушки, в опущенной головке, в смир­ном голоске, что она спросила:

— А вам что взамен? Мой эйдос?

Аида Плаховна вся исплевалась от такой подо­зрительности.