Узник в маске

Какие волшебные мечты! Однако их оттесняла все дальше растущая тревога: какого Франсуа встретит она на берегу? Угнетенного, придавленного угрызениями совести, каким она едва ли не насильно извлекла из Пинероля, или совсем другого, преображенного несколькими месяцами одиночества посреди океана? В любом случае прежний Бофор, полный отваги, жизненной силы и веселья, канул в Лету. Человек, к которому она торопилась, официально именовался бароном Ареном, поплатившимся ссылкой за чересчур тесную связь с Фуке и нашедшим убежище в доме, приобретенном некогда для мадемуазель де Валэн.

Убежище можно было считать надежным: король, его заклятый враг, не проявлял интереса к острову, которым его некогда пытался пугать Кольбер. Он не держал на нем гарнизона, более того, отдал его бесстрашной Мадлен Фуке, добившейся уважения к себе неустанной борьбой за добрую память о муже и возвращение имущества. Островитяне, оплакивавшие бывшего своего хозяина, были вознаграждены ею сторицей.

Чем больше загораживали дикие скалы острова горизонт, тем сильнее становилось волнение Сильви. Ее сердце переполнено любовью, но сохранил ли любовь тот, к кому она стремится?

Лодка обогнула мыс, за которым находился порт Спасения и небольшая скала, увенчанная домиком и мельницей Танги Дрю, рядом с которой Сильви завещала ее похоронить. На песке лежала перевернутая лодка, которую чинил человек, смахивающий бородой и длинными седыми волосами на викинга. На нем были только штаны, кончавшиеся бахромой у колен: он с наслаждением подставлял солнцу темный, как у американского дикаря, торс.

Услышав оклик кормчего лодки, доставившей Сильви, он выпрямился и приставил ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше рассмотреть гостью. Сильви облегченно перевела дух: то ли прежний Франсуа никогда не исчезал, то ли его вернул к жизни остров. Широко улыбаясь, он вошел в прозрачную воду и зашагал навстречу лодке. Сердце норовило выпрыгнуть у Сильви из груди: никогда еще он не был так красив! Немало придворных щеголей позавидовали бы этому молодцу 56 лет, закаленному долгими плаваниями. Своим прежним громоподобным голосом он крикнул лодочнику, с которым был, как видно, знаком:

– Спасибо, что наконец-то привез мне жену! Я уже сомневался, что это случится.

– Если она задержалась без причин, пускай просит прощения, – пробасил в ответ бретонец. – Заповедь гласит: жена да последует за мужем!

Франсуа со счастливым смехом взял Сильви на руки и перенес на берег. Двое матросов выгрузили из лодки ее кожаный сундучок и большой мешок, а затем снова поймали парусом ветер. Франсуа опять взял Сильви на руки и молча заторопился по пляжу, потом по тропинке, перешедшей в грубые ступени. В дом он ворвался, как ураган, и захлопнул дверь ударом ноги, едва не сорвав с петель. Только тогда он поставил Сильви на ноги и отошел на два шага, чтобы полюбоваться ею.

– Вот ты и дома! – прорычал он неожиданно свирепо. – Долго же мне пришлось тебя ждать!

Он даже не удосужился ее поцеловать. Оскорбленная Сильви не обращала внимания на щекочущий запах ухи, наполнявший бывшую молельню. В помещении царил образцовый порядок, в старом камине пылал огонь, в медном сосуде красовались дикие цветы. Все указывало на то, что здесь постаралась женщина. Сильви не смогла этого снести.

– Вам известно, что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы привести в порядок дела. Впрочем, как я погляжу, вы тут не скучали. Сразу видно, что живете не один.

Он рассмеялся, подошел к ней, обнял и так стиснул, что у нее перехватило дыхание.

– Ты права: я не знал одиночества, потому что со мной всегда была ты.

– Не я занималась уборкой и стряпней...

– Эту загадку мы отложим на потом. Значит, ты заподозрила, что здесь заправляет женщина, спрятавшаяся при твоем приближении?

– Очень может быть! Отпустите меня! Я задыхаюсь...

– К этому я и стремлюсь. Я задушу тебя поцелуями и доведу до обморока своей любовью!

Он слегка разжал объятия, чтобы дать ей глотнуть воздуху, а потом с такой ненасытностью принялся целовать в губы, что она вынуждена была отбиваться, не желая превращаться в игрушку в его сильных руках, хотя в ней пробуждались мало-помалу забытые, казалось бы, чувства. Но его пыл был так велик, что она не могла, да всерьез и не хотела ему противостоять. Прекратив сопротивление, она отдалась желанию, захлестывающему ее все сильнее.

Почувствовав, что борьба прекращена, Франсуа начал ее раздевать – ласково, но проворно, не прерывая поцелуев. Когда на ней не было уже ничего, кроме белых шелковых чулок на синих подвязках, он отстранился и воззрился на нее в немом восхищении. Лучи солнца, заглянувшие в оконце, заставляли ее жмуриться, руки инстинктивно прикрывали обнаженную грудь. Он ласково развел их.