Король нищих

– Неужели вы думаете, что я этого не понял? Я не так глуп, как утверждает ваш дорогой друг... Но почему, Бог мой, почему она сделала это?

И, безвольно опустившись на стул, Франсуа спрятал лицо в ладонях и заплакал. Мари, растроганная этой вспышкой горя и смятением Франсуа, подошла к нему и положила на его плечо свою успокаивающую руку:

– Не волнуйтесь, умоляю вас, и давайте попробуем хладнокровно во всем разобраться!

– Что я могу сделать, если бессилен даже сесть на коня, чтобы мчаться туда...

– В крайнем случае можете поехать в карете, но это ничего не изменит. Взамен этого могли бы приказать подать сюда немного вина и несколько марципанов: весь день у меня крошки во рту не было, и я умираю с голоду. Потом вы все мне расскажете. Но сначала я повторю свой первый вопрос: где она?

– На Бель-Иле, черт возьми! – воскликнул Бофор, тряся колокольчиком, на звук которого появился Гансевиль. – Скажи, чтобы подали вино и сласти.

Франсуа ел вместе с Мари, и терпкое испанское вино слегка его приободрило. Кроме того, Франсуа де Бофор чувствовал, что ему станет гораздо легче, если он поделится своей тайной (она, увы, уже не была таковой после того, как о ней узнал этот де Гонди, всюду сующий свой нос) с этой истинно благородной и честной, искренне любящей Сильви девушкой, кому он мог полностью доверять. Почему, черт возьми, он раньше не подумал об этом? Но разве можно ясно соображать, будучи охваченным негодованием, горем и возмущением?

Мари слушала Франсуа молча, даже забывая грызть миндальную тарталетку, которую держала кончиками пальцев. При рассказе о муках, что претерпела Сильви, из глаз ее полились слезы; узнав о поджоге замка Ла-Феррьер, она захлопала в ладоши и спросила:

– Ну а второй? Истинный преступник? Что вы с ним сделали?

Франсуа с удрученным видом пожал плечами и ответил:

– Я совершил глупость, потребовав у кардинала его голову. «Смерть» Сильви давала мне на это право.

– А что сказал кардинал?

– Что этот, кажется, безупречно честный человек слишком необходим на государственной службе. Я был вынужден дать слово дворянина, что не посягну на его жизнь, пока Ришелье жив...

– Тогда, друг мой, необходимо сделать так, чтобы кардинал жил не слишком долго! Насколько я поняла, вы не давали ему слова не участвовать в заговорах?

– Нет. Так же отнесся к этому и Пьер де Гансевиль, мой конюший...

– Вот видите! Мы подумаем об этом, – прибавила Мари, стряхнув крошки, упавшие на ее кружева. – Тем более кардинал подсказал королю какие-то варварские приказы: королеву лишат права воспитывать сына до тех пор, пока тот сможет носить кюлоты. К дофину приставили огромную свиту, которой безраздельно распоряжается госпожа де Ланзак. Эту женщину назначили потому, что она дочь господина де Сувре, бывшего гувернера короля! Эту черствую женщину заботит только ее положение при дворе! Несчастное дитя! Дофин был бы намного счастливее и лучше ухожен, если бы с ним была моя любимая бабушка, госпожа де Ла Флот, которой я просила отдать это место...

– И король посмел вам отказать? Разве он не ваш раб?

– Это раб, которому ничуть не мешают его оковы, если его о чем-то просит кардинал. Но оставим это и вернемся к Сильви! Что мы будем делать, если этот сумасброд де Гонди растрезвонит всем о своей авантюре?

– Если я не ошибаюсь, сейчас он на пути в Венецию? То, что происходит на Бель-Иле, не должно сильно интересовать людей из Риальто. Это дает нам немного времени. Но я не могу ходить; когда вылечусь, я должен буду немедленно вернуться в армию. А вы?

– Я? Как, скажите на милость, я могу уехать сейчас? И, в сущности, чего нам опасаться в настоящий момент? Капризов госпожи де Гонди, которая считает Сильви вашей любовницей и может заставить ее страдать?

– Сильви уже не у госпожи де Гонди. Узнав, что перед отъездом в Италию аббат намеревается обнять на Бель-Иле своего брата, я спешно отправил туда Гансевиля, который забрал ее из замка и поселил в отдаленном доме, где Сильви больше не придется опасаться происков герцогини, действительно обходившейся с ней не лучшим образом. Я не мог и предположить, что она способна на такое...

– Как будто вы хоть что-то понимаете в женщинах! Разве вы не замечали, что эта ханжа питает к вам слабость?

– Это она-то, с ее постной физиономией и вечно потупленным взором? Поверьте, я представить себе не мог...

– Досадно, мой дорогой Франсуа, что вы вечно не можете представить себе очень многого! Вам, к примеру, когда-нибудь приходило в голову, что я могла бы влюбиться в вашу особу?