Король нищих

– Но, господин кардинал...

– Неужели я должен повторять, что это мой приказ? Мне известно все, что касается мадемуазель де Лиль, и я желаю, чтобы были прекращены поиски, которые в определенной мере мешают моим планам...

С величественной неторопливостью он повернулся к молодой женщине, которая даже не пыталась скрыть своего разочарования, и властный взгляд кардинала пронзил ее насквозь.

– Вы ненавидите мадемуазель де Лиль, не так ли? Из-за молодого Отанкура?

Вспышка гнева отразилась на лице фрейлины.

– Разве это не веский довод? До встречи с ней он настойчиво ухаживал за мной, и я еще не отказалась от мысли стать герцогиней.

– Вы уже говорили кому-нибудь об этом письме?

– Вы прекрасно знаете, монсеньор, что сначала я обо всем сообщаю вашему преосвященству.

– Похвально. В таком случае забудьте об этом послании.

– Но...

Одного взгляда Ришелье оказалось достаточно, чтобы заставить фрейлину замолчать; потом кардинал невозмутимо бросил письмо в камин. Усмиренная внешне, но разъяренная в душе, мадемуазель де Шемро склонилась в глубоком поклоне, на который Ришелье ответил легким кивком, прежде чем снова сесть за письменный стол.

– Бедная певчая птичка! – тихо сказал он. – Если Бог в милосердии своем пожелал, чтобы ты осталась жива после той чудовищной судьбы, какую уготовили тебе люди, если Он избавил тебя от смертного греха самоубийства, то не мне идти против Его священной воли. Живи в мире... если сможешь!

Раздумья Ришелье прервал приход монаха.

– Монсеньор, он требует вас.

– Ему хуже?

– Нет, ум по-прежнему работает ясно, но он в большом возбуждении.

Следом за монахом в грубошерстной рясе Ришелье проследовал в небольшую, расположенную на первом этаже квартиру, что состояла из библиотеки и монашеской кельи. Здесь доживал свои последние дни старик с длинной седой бородой. В шестьдесят один год отец Жозеф дю Трамбле, прозванный Серым кардиналом, умирал не от старости, а оттого, что сгорал от эпидемии странной лихорадки, поразившей как самого короля, так и большую часть королевских мушкетеров и рейтаров, а также от беспрестанной работы его безжалостного ума, который был безраздельно поглощен государственными делами. Сын посла, мечтавший о крестовом походе и посвятивший жизнь борьбе против Австрийского дома, Жозеф дю Трамбле был ближайшим и бесценным советником кардинала.

Ришелье вошел в комнату. Жозеф дю Трамбле едва удержался на ложе, когда резким жестом протянул королевскому министру дрожащую, пожелтевшую и иссохшую руку.

– Брейзах! – задыхаясь, шептал он. – Брейзах! Как там наши дела?

Мысль о взятии этой важной крепости, плацдарма на Рейне, который преграждал имперцам доступ в Эльзас и тем самым прерывал их связь с Нидерландами, неотступно преследовала старика. Он видел в этом увенчание своей политической борьбы, но крепость, которую по приказу короля Франции осаждал один из лучших его полководцев, герцог Бернгард Саксен-Веймарский со своими немецкими наемниками, ожесточенно оборонялась.

Ришелье улыбнулся, взял протянутую руку и долго держал ее в своих ладонях.

– Последние новости хорошие, друг мой, успокойтесь! В Брейзахе, взятом в клещи, не хватает продуктов и воды, город от нас не уйдет. Его падение – вопрос дней...

– О Господь всемогущий! Нам необходим Брейзах! Поражение уничтожит все усилия, предпринятые в ходе этой бесконечной войны. Испания снова воспрянет духом...

– Об этом не может быть и речи. Наши армии наступают на всех фронтах...

Пододвинув к кровати табурет, кардинал сел у изголовья старого друга, который, охваченный лихорадочной спешкой, расспрашивал о всех театрах военных действий бесконечно долгой войны, что получит в истории название Тридцатилетней: с 1618 года корона Франции противостояла мощной коалиции Габсбургов, как испанских, так и австрийских.

Всегда тягостно видеть, сколь губительно влияют старость и болезни на великий ум, и очень скоро кардинал больше не мог этого выносить. Он ушел, сказав, что должен узнать, пришли ли новые депеши, и увлек с собой врача-монаха, лечившего отца Жозефа.

– Сколько он еще протянет? – спросил Ришелье, когда их уже не мог услышать больной.

– Трудно сказать, ваше преосвященство, ибо мы имеем дело с крепким, жаждущим жить организмом, но разум, как вы сами могли убедиться, начинает погружаться во тьму старческого бессилия. Ну, скажем, месяц! Может быть, два.