Зеленые тени, Белый Кит

Вы слышите протяжный свист гильотины, рассекающей ночь…

Прямо мне по загривку.

На следующий день я разгуливал без головы, но никто ничего не сказал. Пока не пробило пять вечера, когда Джон неожиданно пришел в мой номер в отеле «Ройял Гиберниан».

Не помню, сел ли Джон после того, как вошел. На нем было кепи и легкое пальто, он расхаживал по комнате, пока мы обсуждали какую-то мелочь, которую нужно было переписать перед моим отплытием в Англию через два дня.

Посреди нашей Ахав-Китовой беседы Джон замолк и сказал почти мимоходом:

— А, да. Тебе придется изменить планы.

— Какие планы, Джон?

— Вся эта дребедень насчет твоего отплытия на пароме в Англию. Ты мне нужен срочно. Верни билет на паром и лети со мной в Лондон в четверг вечером. Всего час лету. Тебе понравится.

— Не могу, — сказал я.

— Хватит, не создавай проблем…

— Ты не понимаешь, Джон. Я до смерти боюсь самолетов.

— Ты мне это говорил, малыш. Теперь пора с этим кончать.

— Может, в будущем, но, пожалуйста, прости меня, Джон. Я не могу лететь с тобой.

— Похоже, ты трусишь, малыш.

— Да! Признаю. Ты всегда это знал. Ничего в этом нового нет. Я самый трусливый трус, каких тебе приходилось видеть.

— Тогда преодолей в себе это. Лети! Сэкономишь целый день.

— Боже, — простонал я, откидываясь на стул. — Я не боюсь провести ночь в море. Паром отходит около десяти вечера. И доходит до английского порта не раньше трех-четырех утра, в безбожное время. Я не буду спать. Меня, возможно, укачает. Тогда я сяду в поезд до Лондона. Он прибывает на вокзал в семь тридцать утра. К восьми пятнадцати я буду в гостинице. К восьми сорока пяти я быстро позавтракаю и побреюсь. К девяти я буду у тебя в гостинице, готовый к работе. Время не теряется. Я буду заниматься Белым Китом, как только ты…

— Ну, хватит, сынок. Ты летишь со мной.

— Нет-нет.

— Нет, летишь, трусливый ублюдок. А если нет…

— То что, что?

— Тебе придется оставаться в Дублине!

— Чего-чего? — взревел я.

— Лишу тебя отпуска. Не видать тебе заключительных недель в Лондоне.

— Это после семи-то месяцев?!

— Именно! Останешься без отпуска.

— Не имеешь права!

— Еще как имею. И это еще не все. Лори, наш секретарь, тоже лишится отпуска. Она застрянет вместе с тобой.

— Не смей так поступать с Лори. Она вкалывает двадцать четыре часа в сутки, по семь дней в неделю вот уже битых шесть месяцев!

— Ее отпуск будет отменен, если ты не полетишь со мной.

— О-о, Джон! Джон, нет!

— Если ты не наберешься храбрости, малыш. Хватит трусить.

Я вскочил:

— Ты что, действительно собираешься так с ней поступить? Из-за меня?

— Вот именно.

— Ну тогда мой тебе ответ будет — нет.

— Что?

— Ты слышал. Лори едет в Лондон. Я еду в Лондон. И мы едем, как нам хочется, покуда это не мешает нашей работе и завершению работы над сценарием. Я еду всю ночь и вовремя прибуду в отель «Кларидж» в пятницу утром. Ты не можешь это ни оспаривать, ни отменять. Я буду там. Я отплываю на пароме. Ты не можешь заставить меня лететь ни на каком распроклятом самолете.

— Что?

— Что слышал, Джон.

— Твое последнее слово?

— Мне — паром, тебе — самолет. Все.

Джон встал на дыбы, натянул невидимую накидку или обернул шарф вокруг шеи, и вихрем вылетел из номера большими шагами, словно Тоска, готовая спрыгнуть со стены замка. Громыхнула дверь.

Я в отчаянии плюхнулся на стул.

— Боже! — вопил я стенкам. — Какой же я недоумок! Что я наделал!

Следующие полтора дня Джон отказывался со мной разговаривать. Мы дошли до того места в сценарии, где отпуск был бы очень кстати, если не совершенно необходим. Мне оставалось дописать страниц сорок, и нам нужна была передышка, но вместо этого мы только дышали друг другу в лицо. Когда я входил в комнату, Джон поворачивался и начинал говорить с другими людьми. В обед или за ужином, разъезжая по Дублину в машине или такси, он смеялся и шутил с Джейком, но ни словом, ни взглядом не обращался ко мне. Меня не существовало. Я был отринутая любовь, навсегда забытая и непрощенная жена. Чудесное супружество окончилось крахом. Мне полагалось возмездие за сеанс гипнотической магии с камнями, скалами и бритвенными лезвиями, хотя я не сразу об этом догадался. Но это не все. Он не хватал и не швырял в меня чем попало. Я просто улетучился. Меня не было в комнате. Если его взгляд скользил по мне, то просто пронизывал, как рентген, и устремлялся в какую-нибудь другую точку. У меня не было даже слабой надежды, что он заговорит обо мне хотя бы в прошедшем времени.