Несекретные материалы

– Нормально живу. Колодец хороший, огород сажаю, картошку, капусту, морковку, свеклу выращиваю, куры были, да передохли, заразы, а так все хорошо! Газеты вот куплю раз в месяц и читаю. Глаза видят, уши слышат, мозги варят, чего господа гневить и жалиться? По городам мужики в моих летах давно покойники или инвалиды, а я даже очков не ношу.

Он с завидной скоростью принялся уничтожать перловку. Я зачерпнула крупинки и пожевала – больше похоже на кашу, чем на щи, но необыкновенно вкусно – ароматно и во рту тает. В два счета я умяла тарелку, заслышав, как ложка царапает по дну, дедуля усмехнулся.

– Ну как тебе, дочка, суп из печки?

– Бесподобно!

– То-то и оно, совсем другое дело, не то что на газу или керосине, дух совсем иной.

Он полез в мешочек, висящий на окне, вытащил оттуда горсть самосада, скрутил из газеты козью ножку и со вкусом задымил. Я вынула «Голуаз». Дед неодобрительно крякнул.

– Вот это зря, ты же баба, негоже курить, небось и водку пьешь?

– Нет, только курю, а вы, наверное, помните Корзинкиных?

– Господ? А то нет! Пятнадцать стукнуло, когда кормильцев красноармейцы расстреляли.

– А говорили, крестьяне убили…

Дедок от возмущения аж поперхнулся:

– Чтоб мы, да своих господ? Слушай, как было!

Дед раскраснелся, то ли от съеденных щей, то ли оттого, что внезапно получил внимательную слушательницу. Рассказ его оказался обстоятельным и изобиловал кучей нужных и ненужных деталей.

Корзинкины обитали в Горловке всю жизнь. Во всяком случае, прабабка моего собеседника вспоминала, как ее мать получила от господ на свадьбу избу и корову в приданое. Принадлежали им по прежним временам не только Горловка, но и Сергеево, Костино, Павлово, Марьино да еще штук пятнадцать деревень. Словом, типичные крепостники, угнетатели трудового крестьянства, как писали в моих детских учебниках истории.

Но на деле выглядело по-другому. Корзинкины построили для деревенских детей школу, больницу для своих крестьян, открыли библиотеку и никогда никого не пороли на конюшне. На Рождество, Пасху и в дни именин хозяев устраивали праздники для народа с пряниками, самоваром и раздачей подарков. Приглядывали за бездетными стариками и вдовами…

– Эх, чего вспоминать, – расчувствовался дед, – они были наши родители, а мы все их дети. Забот не знали, только работай честно, ходи в церковь да водку не пей.

Пьянство искоренялось безжалостно, алкоголиков запирали в погребе, если не помогало, доктор лечил любителей горячительного ледяными обвертываниями и какими-то травами, от которых открывались безудержная рвота и понос.

– Мне десять лет исполнилось, – продолжал старик, – когда Марья Антоновна, барыня, царство ей небесное, позвала мамоньку и велела: «Приведи сына Прохора в дом».

Мать Прохора служила в горничных и была наперсницей госпожи. Но нрав имела замкнутый и господских тайн не выдавала.

– Два мальчишки у ей росли, – пояснил Прохор, – Трофим и Николай, погодки. Вот меня и позвали младшенькому, Коленьке, в лакеи. Он, правда, чуть старше меня был, но никогда не обижал. Так и росли вместе, он учится с учителем, и я рядом, он гулять и…

– Погодите, – прервала я деда, – что-то вы путаете, у Николая не было никаких братьев, один рос…

Прохор усмехнулся и глянул на меня своими яркими глазами.

– Эх, дело давнее, никого уж и в живых-то нет. История у господ вышла, любовная…

Старые баре Гликерия да Федор родили двенадцать детей, но в живых осталось только двое – Андрей и Настя. Мальчик чуть постарше. Когда Анастасии исполнилось шестнадцать, родители к своему ужасу обнаружили, что дочь беременна. Из посторонних в доме случился только учитель музыки Елизар Земцов, на него и погрешили, выгнав мужика из дома без жалованья. Но через несколько месяцев, когда ненужный младенец родился на свет, у Гликерии зародились ужасные подозрения. У новорожденного оказались темно-голубые глаза Андрея и огромное родимое пятно между лопатками, точь-в-точь как у «дяди».

Мать заперлась с дочерью в спальне, потом туда призвали отца. Дворня, поняв, что происходит что-то необычное, попряталась по кухням и кладовым. Из комнаты Насти не доносилось ни звука. Потом оттуда вышли господа, у Гликерии был абсолютно безумный вид и мелко-мелко тряслись руки. Горничным объявили, что родильница спит и не велела беспокоить.

Перед обедом приказали заложить бричку, сунули туда наспех собранные вещички и отправили Андрея в Москву, к бабке по материнской линии.