– Темноволосый, кареглазый, со смуглым лицом?
– Да, похож.
…Гость постучался в окно ночью. Клод слегка испугался и глянул на часы – полночь.
– Кто? – крикнул он по-французски, понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.
Неожиданно с порога донесся ответ на родном языке:
– Откройте, бога ради, не бойтесь.
Рабель распахнул дверь и увидел вконец перемазанного мужика.
– Ехал мимо, – пояснил тот, – проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите нас переночевать…
– Нас? – изумилась я.
– Ну да, с ним была девушка. Высокая блондинка с роскошными ногами. Еще подумал – у этакого урода и такая красавица.
– Дальше что было? – в нетерпении подпрыгивала я на месте, как Маня. – Ну, говорите!
– Нечего рассказывать. Они принесли из машины сумку с продуктами, поужинали. Потом легли.
Клод уступил девушке постель, сам лег на лежанке, а мужчина кое-как устроился на полу. Рано утром гость поменял колесо, и парочка уехала.
– И это все? – разочарованно протянула я.
– Все.
– Как звали девушку?
Клод развел руками.
– Не знаю, она не представилась.
Кстати, кавалер на вопрос об имени буркнул что-то типа – бр-бр. Очень невоспитанно для молодого человека.
– Молодого?
– Ну да, ему по виду лет двадцать шесть, ну семь…
Уму непостижимо. Я вытащила паспорт Базиля и сунула его Клоду под нос.
– Это он?
– Он, – подтвердил Рабель, – только здесь он отчего-то выглядит моим одногодком. Кстати, по-французски говорил с акцентом, словом, не француз.
Так, Базиль окончательно сошел с ума, изображает юного Ромео, загримировался под мальчика, коверкает парижский выговор. Вот идиот!
Клод был слишком зол, чтобы знакомиться с непрошеными гостями. Полночи, слушая, как они похрапывают, он думал, что скажет служащим «Альбатроса». И деревня обитаема, и люди понаехали. Мой визит окончательно вывел его из себя.
Я решила утешить нервного француза.
– Сейчас уеду, меня интересовал только Корзинкин.
Клод подозрительно глядел, как я иду к «Вольво», потом вскрикнул:
– Погодите! Вы, наверное, встретите этого Базиля?
– Во всяком случае, сильно надеюсь на такой исход дела.
– Тогда передайте, они тут кое-что забыли.
Клод исчез в избе и через секунду сунул в автомобиль небольшой пакет с рекламой «Мальборо».
Я отъехала к шоссе, притормозила и заглянула в пакет. Ничего особенного – складной женский зонтик и «Сто лет одиночества» Маркеса. Очевидно, девица из интеллигентной семьи, взяла с собой в дорогу не детектив, не фантастику, а заумного Маркеса.
Домой прирулила к девяти вечера, окончательно перестав что-либо соображать. Голова просто разрывалась от обилия сведений. Сейчас глотну чайку, сжую парочку бутербродов и пойду в спальню. Сяду в креслице, попробую обмозговать ситуацию.
В столовой с каменным лицом вязала Ольга.
– Ну, здравствуй, – произнесла Зайка железным голосом.
Ее тон не предвещал ничего хорошего, и я испугалась.
– Что произошло?
– Это я должна поинтересоваться у тебя, что произошло, – с видом прокурора процедила Оля и крикнула:
– Александр Михайлович, идите сюда!
Раздались шаги, и в комнату вошел полковник. Увидев меня, он сладко улыбнулся и осведомился:
– Дашутка, где гоняла? Небось устала?
Но я великолепно знала, что такое его поведение обещает скорую бурю, поэтому постаралась не злить приятеля.
– Сначала ездила по магазинам, потом зашла к Полянским…
– Ага, ага, – закивал головой Александр Михайлович, – чайку попить, поболтать, то да се, так ведь?
– Именно, – осторожно поддакнула я, чуя неладное, – а у вас как день прошел?
– У меня нормально, – ухмыльнулся полковник, – а вот Зайке повезло невероятно, сплошные приключения, никакой скуки!
Ольга фыркнула и принялась демонстративно размешивать ложечкой сахар в чашке с чаем. Мерное позвякиванье вывело меня из себя, и я не удержалась:
– Да что, в конце концов, произошло?
– Слушай! – вскипела Зайка.
– Погоди, погоди, – остановил ее Александр Михайлович, – дай я расскажу спокойненько, по порядку.
Утром Ольге позвонили из отделения милиции и попросили приехать дать свидетельские показания по делу Майи Колосовой. Ничего не понимающая Зайка послушно явилась в семнадцатый кабинет, где была принята суровым капитаном. Разговор их напоминал диалог гуся с поросенком – полное непонимание.