– Господи, видела усадьбу? Развалины! И участок давно заброшен, культивировать никаких средств не хватит. Просто так хотим ведь, в собственность оформить, ради памяти предков. Жить там никто не будет, нам ее и не отремонтировать, да и содержать не по карману.
Я покачала головой.
– Ну как хочешь, мое слово крепкое, семь тысяч – последняя цена, и времени на раздумья до вечера. Не хочешь платить – не надо. Другим наследникам продам, а вы уже потом в своей семье решайте, как делиться!
Вера Ивановна просто подскочила на стуле.
– Чего несешь? Какие такие наследники? Только я да сын и остались.
– Ну прям, – усмехнулась я, – брат Трофима, Николай, за границу бежал, выжил, там целая ветвь Корзинкиных. Между прочим, и Прохор, и Авдотья с ними переписывались, и адресок мне дали. Черкану пару строк, небось не забыли родной язык – откликнутся.
У Никитиной слегка порозовело лицо, и она твердо заявила:
– Две тысячи, и точка. А там, если хочешь, пиши, но знаю точно, что Корзинкиных в Париже не осталось, одна жена Василия, но она француженка. Отсудить дом ничего не стоит, даже при условии, если у нее на руках будет купчая. И потом, это еще вопрос, настоящий ли Корзинкин Николай. Между нами, матушка-то его еще та пройда была. Трофим перед смертью рассказал.
– Да ну, врешь? – изобразила я удивление.
– А ты послушай, – забыла про работу Вера, – сразу поймешь, что дело нужно только с нами иметь!
Я уселась поудобней и разинула рот.
Трофим прожил много лет, очевидно, Корзинкиным господь отсыпал богатырское здоровье. Во всяком случае, мужчина практически ничем не болел и слег только в 102 года, сломав ногу. Похоронил и сына, и сноху. На смертном одре решил исповедаться внукам – Алексею с Верой. Вот тогда-то они и узнали, что принадлежат к древнему роду, а под Москвой преспокойненько стоит «их» усадьба.
– Никому, детки, не говорите, – наставлял проживший всю жизнь в страхе мужик, – власть переменится, опять сажать начнут! Пользуйтесь фамилией Никитиных, ничем я ее не опозорил. Только имейте в виду, сдается, у дочери Евлампии все бумаги целы, и паспорт мой настоящий, и купчая на дом и землю, съездили бы потихоньку, поинтересовались, да и забрали.
Чтобы Авдотья признала господских внуков, дед снял с груди тяжелый золотой крест на витой цепочке.
– Покажите бабе, сомненья и отпадут.
Еще он припомнил Николая.
– Вор брат мой и негодяй, – плевался умирающий, – увез с собой все отцовское богатство и ни разу не написал, не поинтересовался. Хотя какой он родственник, приблудыш. Маменька согрешила, родила невесть от кого, крови Корзинкиных в нем ни капли, хоть отец и признал выблядка. Так что помните, одни вы наследники по праву, вам и владеть домом.
Алексей с Верой похоронили дедушку и поехали в Горловку. Здесь их ждало горькое разочарование. Усадьбу превратили в детский сад, а Авдотья давным-давно умерла. Правда, Прохор признал детей, долго разглядывал их и сказал:
– Трофимова кровь, что глаза, что волосы, издалека видать – Корзинкины.
Но бумаг не нашлось. То ли умиравший дедушка напутал, то ли Авдотья скончалась, не выдав секрета.
– Понимаете теперь, что владеете нашей собственностью, – втолковывала мне Вера Ивановна, – да еще хотите за нее бешеные тысячи, фу, как некрасиво.
Я забормотала:
– Так кто ж знал-то, Авдотья уверяла – есть два наследника. Трофим и Николай. Ладно, так и быть, за три тысячи верну.
– Чудесно, – обрадовалась дама, прекратив торг, – завтра вечером подъезжайте ко мне. Пишите адрес.
– Чего завтра-то? – буркнула я. – Думала, сейчас покончим с этим делом.
– Ну, милая, – улыбнулась Вера, – кто же такие деньги с собой таскает, да и документы, наверное, спрятаны?
Я поднесла руку к груди, пощупала комья ваты и сообщила:
– В самом надежном месте.
– А где остановились? – поинтересовалась «помещица».
– Тебе какая печаль? Чай, не на вокзале сплю, – схамила я, – прощевай покеда, а к завтрему деньги готовь, принесу нужное.
«Вольво» не хотел отпираться. Я довольно долго ковыряла ключом в замке, проклиная ноябрьский холод и безостановочно падающий снег. Наконец дверца поддалась. Только я собралась сесть в машину, как за спиной раздался грозный голос:
– Ты что здесь делаешь?
Пожилой, похожий на хомяка милиционер грозно глядел из-под шапки-ушанки.
– Как что? – удивилась я. – Ехать собираюсь.
– Думаешь, поверю, что это твоя тачка? – хмыкнул мент. – Да тебе всю жизнь на одно ее колесо работать.