Сборник 13 КОШКИНА ПИЖАМА

– Девочки не говорили.

– Девочки немного лукавят. Думаю, нам лучше перевести их сегодня в другую комнату.

– Дорогой, – вздохнула мама, – давай подождем, пока не убедимся. Ты же знаешь, что бывает с девочками, когда им приходится менять комнату. Они неделю не могут спать нормально и весь день в плохом настроении. Подумай обо мне, Эдвард.

– Ладно, – сказал отец, но по голосу чувствовалось, что он что-то задумал.

На следующее утро мы, трое девчонок, играя в пятнашки, галопом спустились к завтраку.

– Ты водишь! – крикнули мы, остановились и в изумлении посмотрели на папу.

– Папа, что с тобой?

Потому что руки у папы были распухшими, все в желтых мазях и белых бинтах. Шея и лицо покраснели и воспалились.

– Ничего, – ответил он, уставившись в тарелку с кашей и угрюмо ее помешивая.

– Но что произошло? – обступили мы его.

– Отойдите, дети, – сказала мать, пытаясь сдержать улыбку. – Папа отравился ядовитым плющом.

– Ядовитым плющом?

– Как это случилось, папа?

– Сядьте, дети, – предостерегающе сказала мама, ибо отец уже потихоньку скрипел зубами.

– Как он умудрился отравиться? – спросила я.

Топнув ногой, папа вылетел из комнаты. Больше мы не сказали ни слова.

На следующую ночь призраки исчезли.

– О черт, – произнесла Энн.

Мы лежали в кроватях тихо, как мышки, в ожидании полуночи.

– Ты что-нибудь слышишь? – прошептала я.

Я видела у окна кукольные глаза Генриетты, выглядывавшей наружу.

– Нет, – сказала она.

– Который час? – шепнула я, немного подождав.

– Два часа.

– Кажется, они не придут, – печально сказала я.

– Нам тоже так кажется, – отозвались сестры.

Мы слушали свое тихое дыхание, наполнявшее комнату. Вся ночь до рассвета была безмолвна.

«Чай вдвоем…» – напевал отец, наливая себе утренний напиток. Он посмеивался и похлопывал себя по спине.

– Ха-ха-ха, – произнес он.

– Папа счастлив, – сказала Энн матери.

– Да, дорогая.

– Даже несмотря на ядовитый плющ.

– Вопреки ему, – вставил папа, смеясь. – Я волшебник. Я экзорцист!

– Кто?

– Э-к-з-о-р-ц-и-с-т, – по буквам произнес он. – Тебе чаю, мама?

Мы с Генриеттой помчались в нашу библиотеку, в то время как Энн играла во дворе.

– Эк-зор-цист, – прочла я. – Вот, нашла! – И подчеркнула слово. – «Тот, кто истребляет духов».

– Истрепляет их по ниточкам? – удивленно переспросила Генриетта.

– Да нет же, глупенькая, истреблять. То есть «прогонять, избавляться от них».

– Убивать? – жалобно спросила Генриетта.

Пораженные догадкой, мы обе уставились в книгу.

– Значит, папа убил наших призраков? – спросила Генриетта, и глаза ее наполнились слезами.

– Не может быть, чтобы он совершил такую подлость.

Полчаса мы сидели в оцепенении, ощущая прилив холода и пустоты. Наконец в дом вошла Энн, почесывая руки.

– Я нашла место, где папа раздобыл ядовитый плющ, – объявила она. – Хотите узнать, где?

– Где? – спросили мы, помолчав.

– На склоне под нашим окном, – сказала Энн. – Там полно всяких ядовитых плющей, которых раньше там никогда не было!

Я медленно закрыла книгу.

– Пойдем, посмотрим.

Мы стояли на склоне, и повсюду валялись стебли ядовитого плюща, все сорванные, все без корней. Кто-то нарвал их в лесу и притащил сюда, на склон – огромные корзины плюща – и разбросал повсюду.

– Ох, – вздохнула Генриетта.

Мы все разом вспомнили раздувшееся лицо и руки отца.

– Но призраки, – прошептала я. – Разве может ядовитый плющ изгонять призраков?

– Видела, что он сделал с папой?

Мы все закивали.

– Тс-с-с, – сказала я, прижав палец к губам. – Всем раздобыть перчатки. Когда стемнеет, мы все здесь уберем. Изгоним экзорциста.

– Ура! – сказали все.

Погасли огни, и летняя ночь была тиха и пронизана сладким запахом цветов. Мы ждали, лежа в кроватях, и наши глаза сверкали, как лисьи зрачки в темном подвале.

– Девять часов, – прошептала Энн.

– Девять тридцать, – через некоторое время произнесла она.

– Надеюсь, они придут, – сказала Генриетта. – После всего того, что мы сделали.

– Тссс, слушай!

Мы сели на кроватях.

Оттуда, с залитых лунным светом лугов, донесся какой-то шепот и шорох, словно летний ветер ворошил все травы и звезды на небе. Послышался треск и негромкий смех; мягкими, неслышными шагами мы побежали к окнам, чтобы, сгрудившись вместе, застыть в ожидании ужаса, и в это время на травяной склон обрушился ливень дьявольских искр и две неясные тени проникли сквозь плотный заслон кустарника.