Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ

Еще долго не утихали их взаимные возгласы, ибо молодой человек перестал плакать и тоже включился в веселье, и церковь заходила ходуном от хохота этих двух людей, которые еще минуту назад печалились, а теперь смеялись от души. Никто больше не хлюпал носом. Радость билась о стены, как дикая пташка, что стремится вырваться на волю.

Наконец смех иссяк. Оба сидели, вытирая лица, невидимые друг для друга.

Затем, словно мир почувствовал, что пора сменить настроение и декорации, издалека в двери церкви залетел ветер. Подхваченные им листья деревьев усыпали церковные приделы. Сумерки наполнились запахом осени. Лето и впрямь закончилось.

Отец Мэлли посмотрел сквозь решетку на дверь, увидел, как беснуется ветер, как срывает листья, унося их прочь, и вдруг, словно весной, ему захотелось улететь вместе с ними. Его душа требовала какого-то выхода, но этого выхода не было.

– Я ухожу, святой отец.

Старый священник выпрямился на стуле.

– Ты хочешь сказать, до следующего раза?

– Нет, я совсем ухожу, святой отец. Сегодня я пришел к вам в последний раз.

«Ты не можешь так поступить!» – мысленно вскричал священник и едва не произнес вслух.

Но вместо этого как можно спокойней спросил:

– Куда ты отправляешься, сын мой?

– О, по всему свету, святой отец. Всюду. Раньше я всегда боялся. Никогда нигде не бывал. Но теперь, когда я сбросил вес, я гляжу вперед. Надо побывать во многих местах, найти новую работу.

– И как долго тебя не будет, мальчик мой?

– Год, пять, может, десять лет. А вы еще будете здесь через десять лет, святой отец?

– Если Бог даст.

– Ладно, если буду проездом в Риме, куплю какую-нибудь маленькую вещицу и попрошу Папу освятить ее, а когда вернусь, приду сюда и подарю ее вам.

– Ты правда так сделаешь?

– Сделаю. Вы прощаете меня, святой отец?

– За что?

– За все.

– Мы уже простили друг друга, дорогой мальчик, а это лучшее, что люди могут сделать друг для друга.

Из-за перегородки послышалось шарканье ног.

– Ну, я пошел, святой отец. А правда, что «гуд-бай» означает «да пребудет с тобой Бог»?

– Именно это оно и означает.

– Ну, тогда гуд-бай, святой отец.

– И тебе тоже – гуд-бай во всех его первоначальных смыслах, мой мальчик.

И вот соседняя исповедальня вмиг опустела.

Молодой человек ушел.

Много лет спустя, когда отец Мэлли уже был очень стар и его постоянно клонило ко сну, его жизнь наполнилась еще одним, последним, событием. Однажды к вечеру, когда он дремал в исповедальне, слушая, как за стенами церкви шумит дождь, он почувствовал странный и в то же время знакомый запах и открыл глаза.

Из-за решетчатой перегородки нежно просачивался едва уловимый аромат шоколада.

Исповедальня скрипнула. Кто-то по ту сторону старался подобрать слова.

Старый священник подался вперед, сердце его учащенно забилось от удивления и замешательства.

– Да? – произнес он, приглашая к разговору.

– Спасибо, – наконец прошептал кто-то.

– Прошу прощения?..

– Когда-то давно, – продолжал шепот, – вы мне помогли. Меня долго не было. Я в городе всего на один день. Увидел церковь. Спасибо. Это все. Мой подарок в кружке для пожертвований. Спасибо.

Послышался топот убегающих ног.

Священник впервые в своей жизни выскочил из исповедальни.

– Постой!

Но невидимка уже исчез. Высокий он был или маленький, толстый или худой – кто знает. Церковь была пуста.

В полумраке он подошел к кружке для пожертвований и помедлил, а потом запустил в нее руку. Там была большая плитка шоколада за восемьдесят девять центов.

Однажды, святой отец, услышал он давно забытый голос, я принесу вам подарок, освященный Папой.

Значит, это он, подарок? Старый священник вертел плитку в дрожащих руках. А почему бы нет? Что может быть лучше этого подарка?

Он увидел, как это было. В летний полдень у Кастель-Гандольфо пять тысяч туристов теснятся внизу, в пыли, потной толпой, а высоко над ними с балкона Папа изредка машет рукой, раздавая благословения, и вдруг среди этой суматохи, из этого моря рук и ладоней высоко поднимается одна смелая рука…

И в этой руке сверкает завернутая в серебряную фольгу плитка шоколада.

Старый священник покачал головой, совсем не удивляясь.

Он запер шоколад в особый ящик своего письменного стола и иногда, спустя годы, когда душный зной окутывал окна и отчаяние просачивалось в дверные щели, стоя позади алтаря, он доставал шоколадку и откусывал крохотный кусочек.