Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ

– Пять минут? – тревожно воскликнули оба молодых человека.

– …раздумывая, стучать или не стучать. Понимаешь, услыхал музыку и в конце концов сказал себе: черт побери, если он там с девчонкой, либо пускай выкидывает ее в окошко под дождь, либо пусть показывает деду, какая она есть красотка. Черт, сказал я, постучал и… – он опустил на пол свой по трепанный саквояж, – никакой девчонки тут нет, как я погляжу… или вы, черти, ее в чулан запихнули, а?

– Никакой девчонки тут нет, дедушка, – Том обвел руками комнату.

– Однако… – Дед оглядел натертый до блеска пол, белые коврики, яркие цветы, бдительные взгляды с портретов на стенах. – Вы что ж, значит, на время у нее квартирку одолжили?

– На время?

– Я говорю, у этой комнаты такой вид, сразу чувствуется женская рука. Прямо как на рекламе круизных пароходов в витринах туристических контор, я на такие полжизни любовался.

– Ну, мы… – начал было Фрэнк.

– Знаешь, дедушка, – откашлявшись, сказал Том, – мы сами тут все устроили. Сделали ремонт.

– Сделали ремонт? – У старика челюсть отвисла. Его глаза изумленно обводили комнату. – Вы вдвоем все это сотворили? Ну, дела!

Он потрогал сине-белую керамическую пепельницу и нагнулся, чтобы погладить яркий, как какаду, коврик.

– И кто же из вас что делал? – спросил он вдруг, пытливо прищурив один глаз и посмотрев на них.

Том вспыхнул и запинаясь произнес:

– Ну, мы…

– А, нет-нет, молчи! – вскричал старик, поднимая руку. – Что ж это я, только с порога и сразу давай вынюхивать, как глупый пес, а лисы-то никакой и нету. Закрой эту чертову дверь. Лучше спроси меня, куда я собрался и что задумал, давай-ка спроси. Кстати, пока мы не отвлеклись, не пробегал ли тут один Зверь в вашей картинной галерее?

– Есть тут такой Зверь!

Том захлопнул дверь, вытряхнул деда из его теплого пальто, принес три стакана и бутылку ирландского виски; старик нежно погладил ее, как младенца.

– Так-то лучше. За что выпьем?

– Как за что? За тебя, дедушка!

– Нет-нет.

Старик посмотрел на Тома, потом на его друга Фрэнка.

– Бог ты мой, – вздохнул он, – до чего ж вы оба молодые, аж душу ломит. Давайте-ка выпьем за молодые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь у вас впереди и где-то там счастье только и ждет – приходи, бери. Верно я говорю?

– Верно! – хором сказали оба и выпили.

И пока они пили, все трое весело, а может, опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели в румяном и веселом лице старика, пускай морщинистом, со следами превратностей жизни, отражение лица самого Тома, проглядывающее сквозь годы. Особенно в голубых глазах старика была заметна та же искра острого ума, которая светилась в глазах портрета на стене – в глазах, которые останутся молодыми, пока не закроются под тяжестью погребальных монет. И в уголках стариковских губ была та же улыбка, которая то и дело вспыхивала на лице Тома, а руки старика были на удивление так же быстры и проворны, как руки Тома, словно у обоих – и у старика, и у юноши – руки жили какой-то своей, самостоятельной жизнью и наобум творили всякие шалости.

Так они пили, склонялись друг к дружке, улыбались, снова пили, и каждый отражался в другом, как в зеркале, и оба наслаждались тем, что в эту дождливую ночь встретились древний старик и зеленый юнец с похожими глазами, руками и темпераментом, и еще хороший виски.

– Ах, Том, Том, любо-дорого на тебя посмотреть! – говорил дед. – Скучно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, теперь я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Доктор мне сказал, в душу его так, и эта новость для меня прямо как обухом по голове. И я так решил: чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, совершу-ка я сам прощальное турне, пожму всем руки, выпью с каждым. Так что нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а потом в Глазго, повидаю Дика. Погощу у каждого денек, не больше, чтобы не быть ни кому в тягость. Ну что ты на меня рот раскрыл? Я не за жалостью приехал. Мне уже восемьдесят, пора и поминки закатить, как полагается, деньги на это у меня отложены, так что о деньгах ни слова. Я еду со всеми повидаться, убедиться, что все здоровы и веселы, так что могу спокойно откинуть коньки и помереть с легким сердцем, если выйдет. Я…

– Дедушка! – воскликнул вдруг Том и, схватив его за плечи, крепко обнял; внука душили слезы.

– Ну-ну, полно, малыш, спасибо, – сказал старик. – Мне достаточно того, что я вижу в твоем взгляде. – Он мягко отстранил внука от себя. – Расскажи-ка мне про Лондон, про твою работу, про этот дом. Ты тоже рассказывай, Фрэнк. Друг Тома для меня все равно что родня! Все рассказывай, Том!