Смех и грех Ивана?царевича

— Вы уверены, что парень на кровати был Иосиф? — спросил я. — Вроде говорили, труп лежал лицом вниз.

— А кто ж еще? — всхлипнула Майя. — Волосы темные, сам такой длинный. И шалава все имя его твердила: «Иосиф, Иосиф…» Видать, совесть мучить начала.

— Возможно, юношу спасли, — предположил я, — отвезли в больницу, врач зашил раны.

Собеседница кашлянула:

— Там столько кровищи нахлестало — ведро! Все вокруг красным было. Ксюха в сортире тряслась, нож в руках сжимала, а лезвие в бордовых потеках, и у самой одежда в пятнах. Нет, помер мой сыночек, оставил маму сиротой.

Майя попыталась зарыдать, но не смогла выдавить и слезинки. Я, наблюдавший за ней в зеркальце заднего вида, ощутил прилив брезгливости. Принято считать, что все женщины обладают материнским инстинктом, но, похоже, дочь Надежды Васильевны генетический урод.

— И вот еще что… — заговорщицки зашептала она. — Больше я Йосика не видела. Никогда. В прошлом году мамаша юбилей отмечала, и Лидка вечер в ресторане устроила. Сестра вечно к матери подлизывается, ждет, когда та помрет и ей жилплощадь отпишет. Старшенькая вообще?то и так не бедная, а все ей мало… О чем я говорила?то? Ах да, юбилей. Лидка решила в очередной раз к мамочке подкатиться и замутила гулянку в трактире. Сама пришла с мужем и дочкой, позвала Машку, подругу родительницы, Винивитиновых кликнула. И даже меня не погнушалась пригласить.

Майя хрипло рассмеялась.

— Князья наши на тусовку, конечно, наплевали, но подарок сделали — маманя на вечеринке хвасталась цепочкой с медальоном. Дешевка! Если ничего слаще морковки не ела, то сойдет. Доченька моя, красавица Катюша, на банкет явилась, а вот Йоси не было. Я и спросила юбиляршу: «Мать, а где же мальчик дорогой, которого я, ночей не спавши и рук не покладавши, растила? Куда кровиночка подевалась?» Мать даже бровью не повела, сбрехала: «Иосиф решил учиться на капитана дальнего плавания, хочет в загранрейсы ходить. В Москве такого института нет, внук улетел во Владивосток. Звонил в понедельник, расстраивался, что не сможет на юбилее присутствовать. Сессия в разгаре, да и билет на самолет состояние стоит». А сама на Машку, подруженьку свою, косится. Та глаза в тарелку опустила, делает вид, что салат жрет. А чего его с таким вниманием есть? Дерьмо закуска. Лидка, говорю ж, богатая — ей больные вечно конвертики суют, муж бизнесом ворочает, дочь доктором в больнице, навалом денег у них, — а на мамкин праздник пожалела средств. Ни еды вкусной, ни выпивки богатой. Так почему Йоська к бабке не прилетел? Чего Машка аж перекосорылилась? Неужели Лидуся племяннику билет купить не могла? И в институте договориться. Один ответ: убили моего сыночка.

— Вы требовали у Елизаветы денег за молчание? — резко спросил я. — Шантажировали ее?

— Кирилл Алексеевич пообещал, что я каждый месяц буду получать пособие, — не смутилась Майя. — За моральную травму. И я его имела, пока Семен не помер. Жалкие копейки давали. Цены растут, оплата за коммуналку тоже, а мне ни разу денежек не прибавили. Разве это честно? А когда Сеня в ящик сыграл, Лизка перестала бабло отстегивать. Я ей звонила, спрашивала: «Где моя зарплата?» Она сначала блеяла, мол, подожди, в следующем месяце сразу две получишь, но ничего не платила. Потом заявила: «Хватит с тебя. Не один год из нашей семьи деньги уносила и не на хорошее дело их тратила. Все, забудь мой телефон». Я ей ответила: «Лавэ не твои, сама ты оборванкой нищей к Винивитиновым пришла. Это Кирилл Алексеевич велел платить мне за честную работу». А что, разве я не права? Молчать — все равно что служить. Но теперь я язык на привязи держать не стану, всем правду расскажу. Уже начала — тебе вот выложила. И остальным открою.

Я свернул направо. Все понятно. Елизавета Матвеевна перестала платить из таких соображений: словам наркоманки никто не поверит. Майя может сколько угодно твердить об убийстве Иосифа, никаких доказательств преступления у нее нет. Ее заявление об окровавленной Ксении, сидящей на унитазе с ножом в руках, воспримется любым слушателем, как галлюцинация больного человека. И давайте вспомним, что это случилось не вчера.

— Мой любимый сыночек! На кого ты меня оставил… — завыла вдруг в голос моя пассажирка.

Я притормозил у высоких, выкрашенных зеленой краской ворот, посигналил, въехал во двор, увидел двух женщин с инвалидной коляской и расслабился. Сейчас наркоманке сделают укол, отвезут в палату, проведут ей курс детоксикации. Может, Майя воспользуется полученным шансом и, выйдя из клиники, попытается жить без наркотиков?