Кречет. Книга I

– Мы сочли, что наши дружеские отношения дозволяют подняться к ней в комнату, – продолжил рассказ Лафайет. – Это было весьма грустное зрелище. Несчастная женщина, казалось, потеряла рассудок. Она корчилась от боли и так кричала, что даже вы могли бы их услышать, если бы мы не закрыли окна. Она говорила… Прошу простить меня, господин генерал, но все же думаю, что вам следует знать… Она говорила, что вы приехали сюда, чтобы убить ее ребенка…

Жиль навсегда запомнил смертоносный блеск, сверкнувший в голубых глазах Вашингтона.

– Так вот как здесь думают обо мне!.. – горько промолвил он. – Вот чего можно ожидать от людей, которых любишь! Нет, Пегги Арнольд не сумасшедшая. Если она и кажется безумной, то потому, что знает: ее муж бежал…

– Вы не повидаетесь с ней? – спросил Гамильтон.

– Нет! Вы оба останетесь здесь на тот маловероятный, впрочем, случай, если предатель попытается вернуться за своей женой. Я же возвращусь в Уэст-Пойнт вместе с нашим юным французом. Прежде чем я снова пущусь в путь, мне нужно отдать кое-какие распоряжения.

Весь остаток дня генерал Вашингтон посвятил тщательному обследованию укреплений Уэст-Пойнта, отправке разведчиков, чтению писем, спокойный среди офицеров своего штаба, молчаливых и сгорающих от стыда. Жиль, временно возведенный в ранг адъютанта главнокомандующего, носился вслед за ним, готовый отправиться на край света по его первому знаку.

К вечеру, когда все офицеры собрались в комнате, служившей Арнольду кабинетом, чтобы держать там совет, невесть откуда появился черный раб с письмом. Письмо было от Арнольда, и Вашингтон прочел его вслух.

Предатель писал:

«Когда сознаешь, что поступил благородно, не ищешь предлога, чтобы извинить поступок, который свет может счесть достойным порицания. С самого начала этой фатальной войны. между Великобританией и ее колониями я всегда руководствовался любовью к моей стране.

Любовь к моей стране диктует мне и мои нынешние поступки, какими бы противоречивыми ни показались они обществу, что так редко судит нас по справедливости. Я слишком часто испытывал неблагодарность моей родины, чтобы, ожидать от нее чего-либо. Гуманность Вашего превосходительства мне достаточно знакома, и я не боюсь просить у вас защиты в отношении миссис Арнольд, которая избавит ее от несправедливости и оскорблений, коим ее может подвергнуть жажда отмщения. Каково бы ни было мщение, оно не может быть направлено ни на кого, кроме как на меня одного. Миссис Арнольд невинна, как ангел, и неспособна на дурной поступок. Я прошу Вас, чтобы. Вы, разрешили ей вернуться в Филадельфию к ее близким или же – по ее выбору – воссоединиться со мной. Я ни в малейшей степени не жду гонений на нее со стороны. Вашего превосходительства, но разве должна она страдать от слепой ярости обывателей? Я прошу Вас передать ей письмо, при сем прилагаемое, и позволить ей написать мне. Я прошу Вас также отослать мне мой гардероб и мои вещи, не имеющие особой цены. Если потребуется, то я уплачу их стоимость.

P.S. Я полагаю своею обязанностью перед офицерами моего штаба засвидетельствовать, что все они были, в полнейшем неведении относительно того, что произошло и что они сочли бы губительным для блага государства. То же относится и к Джошуа Смиту, на которого могут пасть подозрения…»

Вашингтон закончил чтение, сопровождавшееся негодующим шепотом офицеров, сложил письмо, спрятал его в карман и оглядел ледяным взглядом всех, кто его окружал.

– Успокойтесь, господа! Все это очень печально. Не знаю даже, действительно ли этот человек настолько циничен или он не ведает, что творит?

Это невообразимо…

Затем он обратился к Жилю:

– Поезжайте в Робинсон-хаус, господин Гоэло. Скажите генералу Лафайету и полковнику Гамильтону, пусть они присоединяются к нам.

Перед тем вы передадите им письмо, адресованное миссис Арнольд, и сообщите ей, что ее муж, несомненно, находится в полной безопасности среди английских войск и что я прикажу отправить ее к отцу в Филадельфию, как только она того пожелает. Скажите ей также… чтобы она собрала личные вещи своего… супруга и передала их мне. Вы привезете их, но не задерживайтесь: завтра утром мы выезжаем в Тэппен, где будем судить английского шпиона, которого туда уже должен был препроводить полковник Толмедж.

Интонация, с какой Вашингтон произнес слова «английский шпион», побудила Жиля прервать молчание, которое он предпочел сохранять весь этот день, боясь усугубить гнев генерала.