Третий глаз — алмаз

— Это спектакль, — отмахнулась Кара, — церковники нанимают артистов, я слышала о таком.

— Нет, нет, — покачала я головой, — чудеса запротоколированы, больных обследуют уважаемые врачи, никто ни за какие деньги не захочет лишиться репутации. На инвалидов таинственным образом действует обстановка, религиозный порыв многотысячной толпы, всеобщее ожидание чуда. Вера творит чудеса, причем это необязательно вера в Бога, достаточно верить в свои силы. Медики могут рассказать истории не менее чудесных исцелений, казалось бы, безнадежных больных. Главное, не опускать руки, не отчаиваться и твердо знать: все люди одинаковы.

— А это здесь при чем? — усмехнулась Кара, доставая из шкафа подшивку пожелтевших газет.

— Очень просто, — улыбнулась я, — вот вы с соседкой лежите в палате. У вас обеих есть две руки, две ноги, одна голова, сердце, печень, ну и так далее. Разнятся вес, цвет глаз, волос, качество и количество зубов, но это не принципиально. И вы, и ваша соседка страдаете одним недугом. И лечат вас одинаково, идентичными уколами и таблетками. Но она выздоравливает, вы нет, почему?

— Ну… не знаю, — растерялась Карина.

— Если одна женщина выжила, то и другая должна уйти из клиники на своих ногах, — пожала я плечами, — у вас все одинаковое, кроме мыслей. Она твердо верила, что может поправиться, болезнь не приговор. А у вас был другой настрой: жизнь кончена, впереди годы страданий и смерть, вот старуха с косой к вам и поторопилась. Знаете, я абсолютно уверена, если бы в человеческом обществе считалось постыдным уходить на тот свет раньше, чем в двести лет, ну так же неприемлемо, как, допустим, гулять в пятницу в семь часов вечера голой по Тверской, — то люди бы дотягивали до двухсотлетнего юбилея. У меня был приятель, парализованный ниже пояса, так он каждый день занимался, мысленно представлял: вот шевелится мизинец, сгибал, разгибал его, придумал себе гимнастику… И пошел! Вопреки всем прогнозам и диагнозам врачей.

— Может, вы и правы, — тихо сказала Кара, — но то, что мама встала! Ей-богу, это чудо!

— Просто Лариса Петровна сообразила, что в жизни еще есть нечто интересное, и она может зарабатывать деньги, не каждый день встречается девочка, пишущая «иошь» и называющая сочинение «Попёр в лесу». Главное, не препятствуйте матери, найдите ей учеников. Нынче никто уже не берет десять долларов, поэтому мигом отыщется армия желающих, — засмеялась я и начала изучать подшивку.

«Лупа» не утруждала себя философскими размышлениями, она била читателя шокирующей информацией: «Отец утопил трехмесячного младенца», «Влюбленные подростки выпили уксусную эссенцию», «Врач-маньяк насиловал и убивал пациенток»…

Я пролистала подшивку до середины и прониклась уважением к Николаю Михайловичу и Эдуарду. Нет, только не подумайте, что я наслаждалась статьями о сексуальных извращениях и жестоких убийствах! Да, я обожаю детективные романы, но все же литераторы, за редким исключением, не опускаются до откровенно патологических описаний. И, читая книгу, понимаешь: это выдумка, ничего подобного в жизни не было! С другой стороны, «Лупа» выходила шесть раз в неделю на протяжении года, это триста двенадцать номеров, и каждый полон подобных сенсаций. Журналисты были невероятно работоспособны.

— Кара! — окликнула я дочь Егорова. — Вот тут внизу фамилии корреспондентов: «Николаев, Михайлов, Эдуардов, Эдькин, Ларисин, Егоров, Егоркин, Егорушкин…» Кто эти люди?

— Это папины и Эдуардовы псевдонимы, — пояснила Кара, — у читателя не должно было создаваться впечатления, что газету делают два человека.

— Но реально их было двое?

— Еще ответственный секретарь, — кивнула Кара, — они носились повсюду, как сумасшедшие. В понедельник папа по городу скачет, Эдик в редакции, во вторник наоборот. Экономили на сотрудниках. Потом какие-то люди стали появляться, но надолго никто не задерживался.

— Почему? — заинтересовалась я.

— У папы был сложный характер, он не понимал слов «не могу», они для него были синонимом «не хочу». Отец безжалостно относился к корреспондентам, требовал полной отдачи, очень возмущался, если человек говорил: «Я три недели без выходных, дети и жена забыли, как я выгляжу, дайте мне отдохнуть».

Услыхав такую просьбу, Егоров краснел и орал:

— Журналистика ревнива, она не терпит соперниц. Выбирай: либо семья, либо работа.

Мало кто соглашался на такие кабальные условия, да еще редактор не платил сверхгонораров, наоборот, зажимал деньги, например, никогда не давал средств на такси.