Дантисты тоже плачут

Кока прилетела через десять дней. В аэропорту ее встречал Аркадий, и я увидела гостью только около двенадцати дня. Женщина выглядела плохо, то ли полет ее утомил, то ли просто постарела. Желтенькое личико размером с кулачок, жидковатые блондинистые волосики, стянутые на плоском затылке резиночкой. Даже глаза у Коки полиняли – из голубоватых превратились в застиранно-серые. Всем своим видом дева напоминала состарившуюся лабораторную мышь, да и весила не больше. Дешевый полушерстяной костюм болтался на ней, как на граблях. Трудно даже представить банкира, способного польститься на такое блюдо.

После объятий, поцелуев и вздохов сели за стол, и тут в комнату вплыла Сонька с Казимиром под ручку. Эффект был потрясающим. На будущей госпоже Новицкой сидел как влитой пронзительно-канареечный брючный костюм с красной блузой. В ушах посверкивали гранатовые серьги. Волосы, ставшие еще более рыжими, пламенели, как очаг Буратино; глаза горели, сочные губы улыбались. По виду ей никто бы не дал больше тридцати.

Кока шумно сглотнула и уставилась на старшую сестру, как гюрза на жабу.

– Коконька! – возопила та и принялась тискать тщедушную родственницу.

Казик принялся приветствовать окружающих, целуя присутствующим дамам ручки. Маня тут же приволокла ему очередной пейзаж и получила свою порцию комплиментов. Собаки и кошки толпились вокруг Новицкого, отталкивая друг друга задами, чтобы добиться его внимания. Ольга и Аркадий моментально притащили близнецов, и все присутствующие принялись причмокивать и присюсюкивать.

В разгар семейных утех прозвонил телефон, и я пошла за трубкой в холл. Из мембраны рвался пронзительный крик Евы.

– Детка, успокойся, что случилось?

Но девочка в невменяемом состоянии вопила что-то нечленораздельное. Велев ждать, я понеслась в гараж за машиной.

Возле дома на улице Усиевича стояли две машины «Скорой помощи» и микроавтобус. Часть тротуара была оцеплена бело-красной лентой, запрещающей проход. В центре огороженной части лежала какая-то куча, прикрытая черной клеенкой. Увидев около кучи Женю, я, несмотря на протесты патрульных, пролезла под ленту и подошла к нему.

– Женя, что случилось?

Мужчина посмотрел на меня:

– Даша, а ты здесь зачем?

– Только что позвонила одна знакомая девочка и сообщила, что матери плохо, вот и поехала к ним.

Рукой, затянутой в перчатку, эксперт отогнул клеенку, и я увидела Нелли. Женщина лежала на спине в странной позе. Ноги ее были неестественно вывернуты. Под спиной и головой растекалась лужа густой черной крови. Из одежды – лишь знакомый мне халат с парчовыми драконами да одна туфля. Глаза открыты, рот сведен ужасной гримасой. Нелли Резниченко была бесповоротно и окончательно мертва.

Я отскочила в сторону, и съеденный обед вырвался наружу. Женя похлопал меня по плечу:

– Знаете погибшую?

– Да, зовут Нелли Резниченко, она живет в доме на третьем этаже. Это ее дочь звонила мне. Что с девочкой?

Эксперт предложил подняться наверх. Открытую дверь квартиры охранял постовой, в холле, задумчиво раскуривая сигару, стоял Александр Михайлович. Увидев входящую гостью, полковник вздрогнул и сказал:

– «Не стая воронов слетелась!» Ты-то как сюда попала?

В тот же момент из недр квартиры выбежала растрепанная Ева и с рыданиями бросилась ко мне на грудь. Полковник позвал врача. Кое-как успокоив ребенка, мы попытались узнать у нее подробности. Но оказалось, что Ева ничего не знает.

По ее словам выходило, что утром перед работой отец завез дочь в гимназию и велел ей после уроков не ходить домой, а ждать его.

– Папа хотел отвезти меня в бассейн, – всхлипывала Ева, – он решил, что мне следует заниматься спортом.

Но на большой перемене, после третьего урока, кто-то из мальчишек раздавил бомбочку-вонючку. Ужасающий запах гнилого мяса наполнил коридоры, и детям велели расходиться.

Подходя к дому, Ева увидела в окне мать. Девочке показалось, что та машет ей приветственно рукой. Девочка помахала в ответ. Но тут Нелли странно перегнулась и полетела вниз. Все заняло считаные секунды. Ева услышала протяжный, рвущий душу крик и громкий удар тела об асфальт. Ребенок тут же лишился чувств.

В себя ее привели вызванные консьержем патрульные. Девочку отвели домой и вручили домработнице Люде. Обезумевшая Ева позвонила мне, надеясь, что я приеду и весь этот кошмар превратится в страшный сон. И теперь, уткнувшись мне в грудь, она безостановочно плакала, повторяя: «Мамочка, мамочка». Не отпуская ребенка, я двинулась на кухню, где на табурете сидела Люда с веселым Юрой на руках. Готовя Еве чай, я слушала, как Александр Михайлович допрашивает служанку.