Расписной

Старший лейтенант Волков подозвал Ивонина.

– Отвезите его на вокзал и посадите в любой поезд. А если когда-нибудь еще увидите эту рожу – задерживайте и сообщайте мне. А я займусь им с пристрастием.

– Есть, командир, – козырнул старший экипажа.

– Я ничего не понял, – сказал Генрих, когда они остались одни. – Иоганн вел себя совершенно нормально, подчеркнуто миролюбиво. Сказал, что не осуждает меня, потому что это они меня вынудили. Мы расстались, как друзья, как прежде… Он приглашал меня в гости… Меня вновь стала мучить совесть. Почему ты так грубил ему, так ужасно угрожал… И кто этот человек, который разбился?

– Пусть твоя совесть успокоится, – Волк обнял отца за плечи. – Этот человек поджидал тебя в подъезде. Чтобы ударить ножом, когда ты пойдешь провожать своего друга Иоганна. И убить. План разработал твой друг Иоганн. Когда я погнался за этим человеком, он выбежал на крышу и сорвался вниз. Вот и все.

– Сам сорвался? – У Генриха было странное выражение лица. – Такие люди обычно крайне осторожны…

– Конечно, сам, – как можно искренне ответил Волк. Но, похоже, отца он не убедил.

– И все же ты очень страшно говорил с ним. Я даже перестал узнавать своего сына. Ты говорил как… Как…

Генрих так и не смог подобрать нужного слова. Волк тяжело вздохнул:

– Все мы меняемся, отец. И с этим ничего не поделать. В голосе его прозвучала горечь.

* * *

Мотька уже подумывал, что не грех бы избавиться от своей дурацкой кликухи. Он еще молодой, не до смерти же с такой беспонтовщиной ходить… Когда человек меняется, и погоняло новое появляется.

А жизнь его теперь пошла в гору, это ясно. Басмач держал базар, поэтому Мотька встречался с ним каждый день. И получал небольшие, но важные задания.

Например, надо было приглядывать, не утаивают ли продавцы часть выручки, честно ли платят положенную дань.

– Я человек справедливый, – любил повторять Басмач. – Если торговля не выгорела, разве я не пойму? Сегодня меньше заплатишь, нет проблем. Но уж если дела хорошо идут – отдай на общее благо!

Басмач любил говорить замысловато, а в переводе на простой язык это означало, что размер дани определяется индивидуально и зависит от товара. То есть – следить надо постоянно, никого и ничего из виду не упуская.

Вот Мотька и следил, и докладывал. Идет между рыбными рядами и вдруг видит, что инвалид дядя Петя, который всегда вяленой таранкой да чехонью торговал, из-под прилавка осетровую икру продает! А ну, пес одноногий, давай по другой таксе отстегивай! Да плевать, что у тебя одна баночка приблудилась, теперь всегда будешь за осетрину платить, а не за таранку! Чтоб не крысятничал!

Или Матрена, что свинину продает, – заплатила за одну тушу, а выставляет уже третий окорок. Иди сюда, шалава, гони бабки!

Басмачу и его людям в такие мелочи вникать западло, а Мотька и камеру хранения проверит, и к машине сбегает, все выяснит, до грамма и копейки. Он тут самый главный инспектор, его решения не обжалуются… Скажет – выгнать с базара, и выгонят!

Мотьке нравится решать чужие судьбы. Недаром те, кто его раньше за грязь считал, теперь лебезят и заискивают. Он очень гордился своей значительностью. По карманам уже не шарил, незачем. Вечером отдаст собранное – до рваного рубля, до замызганной копеечки – это очень важно – и официально получит свою долю. Это не украденные деньги, а честным трудом заработанные!

Бывали и помельче поручения. Но ведь с Басмачом оно так – никогда не знаешь, не обернется ли какая-нибудь мелочь крупным делом и крупной наградой. Говорили, и Холеный – такой же. Большие люди, одно слово!

Например, как-то Басмач велел Мотьке:

– Вот что, помнишь, про телку спрашивал я тебя, в магазине которая?

– Помню, – кивнул Мотька, умолчав о том, что даже слышал разговор этой телки с Басмачом у собственного подъезда. – Так что?

– Так вот, – продолжал Басмач. – Твое дело будет маленькое: надо ее вызвать, короче, выманить, куда я скажу. Она ж тебя знает! Только так сделать надо, чтоб пришла, – подчеркнул он с обычной угрозой в голосе.

– Да как же я так скажу, чтоб пришла? – испугался Мотька. – Нинка эта – уж больно девка самостоятельная, а на меня она вообще…

– А ты подумай. Что, совсем дурак? Зачем я тебя держу?

Басмач замолчал, презрительно глядя на Мотьку. У того сердце екнуло: ведь может все разрушиться, все доверие пропасть, и долгожданное уважение – тоже! И все из-за чего – из-за какой-то шалавы!