Путь в Обитель Бога (СИ)

Чужого снайпера я всё ещё не видел, зато он прекрасно видел меня. Пуля сбила ветку с чахлой сосёнки рядом; я опять нырнул в лощину, сполз вниз на три своих роста и рискнул выглянуть из-за камней, что едва не стоило мне дырки в голове. Но теперь я засёк его позицию и позиция, надо сказать, оставляла желать лучшего, как и его меткость. Первый же мой выстрел оказался удачным, и я с облегчением перевернулся на бок, меняя почти пустой магазин на полный. Господи, как же просто воевать с обычными людьми…

Снизу неслись чьи-то вопли, автоматные очереди, рёв Тотигая; вовсю работал пулемёт Бобела. Я поспешно запрыгал вниз по склону, и был на полдороге, когда бой на заставе стал стихать, а когда спустился, всё уже закончилось. Тотигай вспрыгнул на внешнюю стену, захлопал крыльями и прошёлся по ней взад-вперёд, показывая мне, что застава наша и можно гулять где хочешь. Не останавливаясь, я полез на противоположный склон проверить снайпера. Вдруг я его только ранил, и он потерял сознание.

Действительно, я только ранил его. Но сознания он не терял. Впрочем, это не имело значения.

Моя пуля попала в оптический прицел его винтовки, прошла насквозь и влетела в голову стрелка вместе с тем, что захватила с собой по дороге. Куска черепа с правой стороны не хватало, через отверстие виднелось кровавое месиво, глаз вытек. Как он мог оставаться жив с этим ранением, да ещё так долго, я не понимал.

— Да поразит тебя Иисус, — прошептал он. — Будь ты проклят… Будь проклят.

— Не буду, — сказал я ему. — Но твои приятели перед смертью наверняка проклинали тебя — разве можно было так меня прошляпить, когда я полз по склону от самой Границы у тебя на виду?

— Я был на богослужении. Телом был здесь, а душой — там, внизу, и молился со своими братьями. Я слушал проповедь преподобного — слушал сердцем. Тебе этого не понять, отверженный…

— Никогда. Я бы на твоём месте следил за подходами к заставе.

Не желая дальше препираться с умирающим, я подобрал его винтовку, швырнул вниз и стал спускаться. На богослужении он был! Нет, никогда не понять мне верунов… Милосерднее было бы добить беднягу, но рука не поднялась. Он и так должен был отдать концы с минуты на минуту. Может, молитву предсмертную читает, а я его прерву.

Перейдя Границу, я нашёл Сола там же, где его оставил. Коу сидела в сторонке, с любопытством поглядывая на чужого. Раненый нукуман бредил.

— Он совсем плох, — сказал Соломон. — Как жаль, что я не лекарь.

— Слушай, малыш. — Я помолчал, собираясь с мыслями. — Мы только что взяли вашу заставу штурмом. За нами гонится отряд яйцеголовых, и после встречи с Енохом нам больше ничего не оставалось. Погибли твои единоверцы… Поверь, нам ничего от вас не было нужно, кроме как раненого оставить. И сейчас я тебя ни о чём не прошу, кроме одного: помоги донести носилки до заставы. А дальше мы сами.

— Кто из заставных погиб? — вскинул голову Сол.

— Все. И те, кто был с Иеремией, тоже.

— А Иеремия? — спросил он, и я машинально отметил, что парнишка уже не ставит перед именем Магистра слово «преподобный».

— Этот — самым первым, — ответил я.

— Не может быть! — Сол вскочил на ноги. — Этого не может быть, он бессмертен! Он говорил, что не умрёт, но вознесётся на небеса с великой славой вслед за Иофамом, когда придёт время!

— Ну, можно считать, что он и вознёсся, — согласился я.— Не скажу, что со славой, но вознесло его основательно. Если пойдёшь со мной, сам увидишь. Поможешь?

— Да. Правда, этот нукуман всё равно обречён.

— Наверное. Но мы-то должны сделать то, что должны? Бери носилки.

— Я другое хотел сказать, — поправился Сол, подходя к носилкам. — Просто надежда на его выздоровление была бы напрасной.

— А я давно уже ни на что и не надеюсь. Поднимаем…

Первое, что мы увидели, войдя на заставу, был сидящий на конском трупе Орекс. Он прижимал обе руки к животу, между пальцами сочилась кровь.

— Вот и всё, брат мой, — сказал он, поднимая голову, когда мы с Солом опустили носилки рядом с ним. — Мне жаль, что я должен покинуть тебя в дороге, но дальше вам придётся идти без меня. А мой поход окончен. Путь пройден…

— Что за глупости, ты поправишься. А ну, покажи…

— Не стоит, Элф. Я на своём веку видел множество ран и сам получал их. Мне осталось сказать совсем немного слов… а дела уже позади. Но я умираю, как и подобает Воину Бога — на поле боя. Расскажи моим сыновьям, как я погиб.

— Да, Орекс. Если мне доведётся их увидеть.

— Ты их увидишь! — Нукуман говорил с трудом, на лбу выступили крупные капли пота. — Я верю, что ты найдёшь Колесницу Надзирателей. Я верю, что ты сумеешь в неё войти. И когда ты её найдёшь… В ней заключена страшная мощь! Поклянись, что ты обратишь её против яйцеголовых и сотрёшь с лица Додхара их города, что будешь преследовать их в мехране, в горах, на Старых территориях!.. Я знаю, ты так и поступишь, но хочу услышать это от тебя. Дай клятву, мой брат, дай клятву!

— Клянусь.

— Не щади никого… пусть сердце твоё будет крепко. В кодексе стратега Абада сказано: «Трижды блажен тот, кто бросит их младенцев в огонь и развеет прах по ветру». И это правильно. Нам не жить с ними в одном мире. И никому не жить…

Осуждать Орекса за подобные предсмертные желания я не мог. Правда нукуманов была выкована тысячелетиями смертельного противостояния с противником, примирение с которым невозможно. И всё же на душе будто стервятники нагадили. Не люблю я таких разговоров.

Тотигая давно не было на гребне стены — он вскарабкался по склону и следил за тропой в обе стороны. К нам подошёл Бобел.

— Удалось разжиться на две ленты, — сказал он. — Пулемёт у них был точно такой же, как и у меня. Ещё здесь есть пещера — там полно противопехотных мин и самодельной взрывчатки.

— Иеремия собирался блокировать взрывами тропы, которые мы обнаружили в горах, — несмело вмешался Соломон. — А то, что не удастся завалить, он хотел минировать.

— Что за тропы? — заинтересовался я. — Куда они ведут?

— Всех я не знаю. Одна начинается в четырёх тысячах шагов на пути к монастырю и уходит на север. А другая — прямо за этим гребнем. Она идёт вдоль Границы на восток.

— За гребнем, говоришь, — пробормотал я и обратился к Бобелу: — Возьми столько мин, сколько сможешь перетащить через гребень… — Но тут же спохватился: — Ах, нет, нам же теперь двоих нести. Не получится… Тогда вот что — сооруди вторые носилки, длинные. Положим на них Орекса и кинем несколько мин в ноги. Первые носилки потащат Сол и Коу. Проводишь нас до тропы, Сол? Или хочешь вернуться к своим?

— Вам никого не придётся нести, — прервал меня Орекс.— Не стоит тратить силы на тех, кто вскоре услышит приветствие Предвечного Нука. Может ли быть лучшее кладбище, чем поле битвы, и лучший тагот, чем сложенный из тел убитых врагов? Я и мой брат с Огненных гор останемся здесь.

— Погоди, Орекс, погоди. Позволь нам хотя бы попытаться…

— Нет, Элф. Ты сам знаешь, что это бесполезно. Ты говоришь, тут есть пещера, Бобел? Отнесите носилки с раненым туда. А я… Я, надеюсь, дойду сам.

Нукуман попытался встать, продолжая держаться за развороченный пулями живот. Его лицо свело судорогой, но он не застонал. Мне пришлось его подхватить, и Орекс с трудом выпрямился.

— Вот, Элф. Это последняя дорога, которую мы пройдём вместе… Помнишь, сколько дорог мы с тобой прошли?

— Помолчал бы ты. Тяжело ведь тебе говорить.

— Молчать мне сейчас ещё тяжелее. Глупая душа никак не хочет расставаться с телом, страшась встречи со Всевышним, что обличает во мне жалкого труса и презренного греховодника. И когда, как не перед смертью, Воин Бога может говорить сколько хочет, без риска прослыть пустословом?.. Ты не увидишь моей кончины, но, клянусь, ты её услышишь. О, это будет громкая кончина…

Мы вошли в пещеру.

— Сколько здесь взрывчатки, Бобел? — спросил Орекс.

— Всем хватит — и нам, и тебе, — не очень тактично ответил тот.

— Прекрасно. А теперь идите. А я, если хватит сил, ещё спою гимн Предвечному Нуку.