Человеческий фактор

– Нет. Но в такой игре, как наша, начинаешь полагаться на интуицию, а ведь текущую проверку всего отдела как-никак провели.

– Ты же сам говоришь – текущую.

– Да, возможно, она и текущая, ведется она вполне открыто, но у меня такое впечатление, что это нечто большее. По-моему, телефон Дэвиса на подслушивании, возможно, и мой тоже, хотя не думаю. Во всяком случае, лучше прекратить эти звонки ко мне домой. Ты ведь читал мое донесение о визите Мюллера и операции «Дядюшка Римус». Я молю Бога, чтобы вы это передали по каким-то другим каналам, если действительно известно об утечке. У меня такое чувство, что мне подбрасывают меченый банкнот.

– Можешь не бояться. Мы были очень осторожны с этим донесением. Хотя я не думаю, чтобы миссия Мюллера была, как ты это называешь, «меченым банкнотом». Портон – возможно, но не Мюллер. Мы получили подтверждение на этот счет из Вашингтона. Мы воспринимаем «Дядюшку Римуса» очень серьезно и хотим, чтобы ты сосредоточил внимание на этой операции. Она может отрицательно сказаться на наших позициях в Средиземноморье, в Персидском заливе, в Индийском океане. Даже в Тихом. С течением времени…

– Никакого течения времени для меня быть уже не может, Борис. Я перевалил за пенсионный возраст.

– Я знаю.

– Хочу выйти в отставку.

– Мы бы это не приветствовали. Ближайшие два года могут иметь принципиальное значение.

– Для меня тоже. И я хотел бы прожить их по своему усмотрению.

– Занимаясь чем?

– Заботясь о Саре и Сэме. Буду ходить в кино. Потихоньку стареть. Для вас же безопаснее отпустить меня, Борис.

– Почему?

– Мюллер был у меня, и сидел за моим столом, и ел нашу пищу, и был любезен с Сарой. Соизволил снизойти. Сделал вид, будто никакого цветного барьера не существует. До чего же мне мерзок этот человек! И до чего я ненавижу весь этот чертов БОСС. Ненавижу людей, которые убили Карсона, а теперь именуют это «воспалением легких». Ненавижу, потому что они пытались засадить в тюрьму Сару и тогда Сэм родился бы в неволе. Так что лучше вам, Борис, пользоваться услугами человека, который не питает ненависти. Ненависть ведь может толкнуть на ошибочные шаги. Она не менее опасна, чем любовь. Так что я вдвойне опасен, Борис, потому что я ведь и люблю. А любовь в обеих наших службах считается пороком.

Он почувствовал огромное облегчение оттого, что мог говорить открыто с кем-то, кто, как он полагал, понимает его. Голубые глаза смотрели, казалось, с искренним дружелюбием, улыбка поощряла его хотя бы на время сбросить с себя тяжесть тайны. Он сказал:

– А «Дядюшка Римус» для меня последняя капля: ведь это значит, что мы за кулисами объединяемся со Штатами, чтобы помочь этим мерзавцам, насаждающим апартеид. Ваши худшие преступления, Борис, всегда в прошлом, а будущее еще не настало. Я не могу повторять, точно попугай: «Вспомните Прагу! Вспомните Будапешт!» – это было уже много лег назад. Людей заботит сегодняшний день, а сегодняшний день – это «Дядюшка Римус». Я стал черным выкрестом, когда влюбился в Сару.

– Тогда почему же ты считаешь, что нам опасно иметь с тобой дело?

– Потому что в течение семи лег я сохранял самообладание, а теперь я его теряю. И теряю из-за Корнелиуса Мюллера. Возможно, шеф по этой самой причине и послал его ко мне. Возможно, шеф хочет, чтобы я сорвался.

– Мы только просим тебя еще немного потерпеть. Конечно, начальная стадия игры всегда самая легкая, верно? Обратная сторона медали еще не столь видна, а необходимость соблюдать тайну не породила еще истерии или чего-то вроде женского климакса. Постарайся не слишком волноваться, Морис. Принимай на ночь валиум и могадон. Приезжай ко мне, как только станет тяжко и тебе захочется выговориться. Так оно будет безопаснее, верно?

– Я ведь уже достаточно сделал и оплатил сполна свой долг Карсону, разве не так?

– Да, конечно, но мы пока не можем тебя потерять – из-за «Дядюшки Римуса». Ты же сам сказал, что стал черным выкрестом.

Кэсл чувствовал себя, как больной, выходящий из анестезии после успешной операции.

Он сказал:

– Извини. Я валял дурака. – Он не мог в точности вспомнить, что именно он говорил. – Дай-ка мне виски, Борис.

Борис открыл шкаф, достал бутылку и стакан. И сказал:

– Я знаю, ты любишь «Джи-энд-Би». – Он щедро налил в стакан и заметил, как мгновенно проглотил виски Кэсл.

– Не стал ли ты перебирать, Морис?

– Да. Но никто этого не знает. Я выпиваю только дома. Сара, правда, заметила.