Человеческий фактор

Кэсл помедлил.

– Ну, видите ли, – сказал он, – я в прекрасных отношениях с Дэвисом. А это многое меняет.

– С Дэвисом? Да. Я как раз и хотел поговорить с вами о Дэвисе.

Дэйнтри встал и подошел к окну. Будто заключенный в камере. Он угрюмо уставился вверх – неприветливое небо едва ли могло рассеять его сомнения. Он сказал:

– Серый денек. Вот теперь осень действительно пришла к нам.

– «И все вокруг стареет и гибнет» [строки из псалма «Пребудь со мною» Генри Фрэнсиса Лита (1793-1847)], – процитировал Кэсл.

– Откуда это?

– Из псалма, который я пел в школе.

Дэйнтри снова подошел к столу и посмотрел на фотографию.

– Это моя дочь, – сказал он, словно счел необходимым представить девушку.

– Поздравляю. Красивая девушка.

– Выходит замуж в этот уик-энд, но я едва ли поеду на свадьбу.

– Вам не нравится жених?

– О нет, он, должен признать, в порядке. Правда, я не встречался с ним. Ну о чем мне с ним говорить? О детском тальке фирмы «Джеймисон»?

– Детском тальке?

– Фирма «Джеймисон» пытается выжить с рынка фирму «Джонсон» – во всяком случае, так говорит мне дочь. – Он сел в кресло и погрузился в невеселое молчание.

Кэсл сказал:

– Похоже, Дэвис заболел. А я сегодня утром задержался. Неудачный выбрал Дэвис для болезни день. Мне придется одному заниматься почтой из Заира.

– Извините. В таком случае не стану вас задерживать. Я не знал, что Дэвис болен. Ничего серьезного?

– Думаю, что нет. Доктор Персивал обещал посмотреть его в обеденное время.

– Персивал? – переспросил Дэйнтри. – А разве у Дэвиса нет своего врача?

– Ну, если доктор Персивал посмотрит его, старушке Фирме это ведь ничего не будет стоить, верно?

– Да. Только вот… работая на нас… он, должно быть, несколько поотстал… я хочу сказать: в медицине.

– Ну, ему, наверное, не так трудно будет поставить диагноз. – Это прозвучало, как эхо другого разговора.

– Я ведь, собственно, хотел вас видеть, Кэсл, в связи… вы вполне довольны Дэвисом?

– Что значит «доволен»? Мы отлично работаем вместе.

– Иногда приходится задавать весьма глупые вопросы… сверхпримитивные… но я ведь отвечаю за безопасность. И необязательно думать, что под моими вопросами таится что-то важное. Дэвис играет, да?

– Немного. Любит говорить о лошадях. Сомневаюсь, чтобы он много выигрывал или много проигрывал.

– А как насчет выпить?

– Не думаю, чтоб он пил больше меня.

– Значит вы полностью ему доверяете?

– Полностью. Конечно, все мы склонны ошибаться. А что, была какая-нибудь жалоба? Мне б не хотелось, чтобы Дэвиса куда-то перевели, – разве что в Л.-М.

– Забудьте, что я вообще о чем-то вас спрашивал, – сказал Дэйнтри. – Я задаю такого рода вопросы обо всех. Даже о вас. Вы знаете такого художника – Николсона?

– Нет. Он из наших?

– Нет, нет. Просто иной раз я чувствую, что отстаю, – сказал Дэйнтри. – А вы бы не… впрочем, вечером вы наверняка спешите домой, к семье?

– Ну в общем… да.

– Если по какой-то причине вам придется задержаться на ночь в городе… мы могли бы поужинать вместе.

– Это у меня не часто случается, – сказал Кэсл.

– Да, да, очевидно.

– Понимаете, жена у меня нервничает, когда остается одна.

– Конечно. Ясное дело. Просто у меня мелькнула такая мысль. – Он опять посмотрел на фотографию. – Мы с ней время от времени ужинали вместе. Дай-то бог, чтоб она была счастлива. Ведь со стороны ничем не поможешь, верно?

Молчание окутало их, как издавна известный лондонский туман, отделив друг от друга. Ни тот, ни другой уже не видели под ногами тротуара – теперь надо было идти с вытянутой рукой, нащупывая дорогу. Кэсл сказал:

– Мой сын не в том возрасте, когда женятся. Я рад, что мне еще не надо тревожиться на этот счет.

– Вы ведь по субботам приезжаете сюда, да? Но едва ли, наверно, сможете задержаться на час или на два… а то ведь я ни души не знаю на этой свадьбе, кроме собственной дочери… ну, и ее матери, конечно. Она сказала – я имею в виду дочь, – что я могу привести с собой кого-нибудь с работы, если захочу. Для компании.

Кэсл сказал:

– Конечно, я буду рад… если вы действительно считаете…

Он почти никогда не мог не откликнуться на призыв о помощи, каким бы зашифрованным тот ни был.

На сей раз Кэсл решил обойтись без обеда. И терзал его не голод, терзало то, что весь распорядок дня полетел вверх тормашками. Но ему не сиделось на работе. Хотелось убедиться, что Дэвис в порядке.