Человеческий фактор

У Кэсла не было возможности подать условный сигнал Холлидею-младшему по телефону. Их так старательно держали врозь, что он порою думал, не рассчитана ли их единственная встреча на самый крайний случай. Он спросил:

– У вашего сына нет, случайно, алой «тойоты»?

– Нет, но он иногда пользуется моей машиной, когда ездит за город – для продажи книг, сэр. Он мне время от времени помогает, так как сам я уже не могу так много передвигаться, как раньше. А почему вы спросили?

– Мне показалось, что я как-то видел такую машину возле магазина.

– Это была не наша. В городе мы ею не пользуемся. При таких заторах на улицах это было бы неэкономно. А мы все-таки должны экономить, раз правительство просит об этом.

– Ну, надеюсь, магистрат не слишком строго отнесется к вашему сыну.

– Вы очень добры, сэр. Я скажу ему, что вы заходили.

– Собственно, я написал ему заранее записку – передайте ее, пожалуйста. Учтите, это конфиденциально. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то знал, какие книги я собирал в молодости.

– Можете довериться мне, сэр. Я ведь никогда еще вас не подводил. А как насчет Троллопа?

– О, забудьте про Троллопа.

На вокзале Юстон Кэсл взял билет до Уотфорда: ему не хотелось показывать свою сезонку на проезд до Беркхэмстеда и обратно. У контролеров хорошая память на пассажиров с сезонными билетами. В поезде, чтобы чем-то занять голову, он стал читать утреннюю газету, которую кто-то оставил на соседнем сиденье. В ней было интервью с известным киноактером, которого Кэсл никогда не видел (кинотеатр в Беркхэмстеде переоборудовали под зал для игры в бинго). Судя по интервью, актер женился во второй раз. А может быть, в третий? А несколько лет тому назад он заявил в интервью, что с браком для него покончено. «Значит, вы изменили свое решение?» – нахально спросил его журналист-сплетник.

Кэсл прочел интервью до самого конца. Перед ним был мужчина, способный говорить с репортером о самых личных проблемах своей жизни: «Я был очень беден, когда женился в первый раз. Моя жена меня не понимала… сексуальная жизнь у нас не складывалась. А вот с Наоми – все иначе. Наоми знает, что, когда я возвращаюсь совершенно выпотрошенный со студии… как только мы можем вырваться, мы уезжаем на неделю отдохнуть вдвоем в какое-нибудь тихое местечко вроде Сент-Тропеза и расслабляемся». «Я кривлю душой, порицая его, – подумал Кэсл, – я сам собираюсь поговорить с Борисом, если сумею его найти: наступает такой момент, когда тебе необходимо выговориться».

В Уотфорде он тщательно придерживался той же системы поведения, что и в прошлый раз: постоял на автобусной остановке, затем пошел дальше, подождал за углом, проверяя, не идет ли кто за ним. Дошел до кафе, но не стал заходить туда, а двинулся дальше. В прошлый раз его вел человек с развязанным шнурком, а сейчас у него такого гида не было. Вот тут он повернул тогда налево или направо? Все улицы в этой части Уотфорда были похожи одна на другую: ряды совершенно одинаковых, крытых черепицей, домов с небольшими палисадничками, засаженными розами, с которых капала влага: между домами – гараж на одну машину.

Кэсл шел наугад, сворачивая в одну улицу, потом в другую, но всюду были те же дома – иной раз они стояли в ряд, иной раз полукружием: улицы, казалось Кэслу, издевались над ним схожестью названий: Лавровая аллея, Дубовая роща. Заросли, а он искал Череду вязов. В какой-то момент полисмен, заметив, что он явно заблудился, спросил, не может ли он помочь. Листки с соображениями Мюллера, словно револьвер, оттягивали Кэслу карман, и он сказал – нет, он просто ищет, нет ли в этом районе объявлений: «Сдается». Полисмен сказал, что есть два таких объявления через три или четыре поворота налево, и по чистой случайности третий поворот вывел Кэсла на Череду вязов. Кэсл не помнил номера дома, но уличный фонарь высветил витраж над дверью, и Кэсл узнал дом. Ни в одном окне не было света; вглядевшись, Кэсл прочел на стершейся карточке; «…ишн лимитед» – и без особой надежды нажал на звонок. Едва ли Борис мог быть здесь в такой час, да и вообще его могло не быть в Англии. Кэсл ведь сам оборвал с ними контакт, так с какой же стати они будут сохранять опасный канал связи? Он вторично нажал на звонок, но никто не откликнулся. В эту минуту Кэсл был бы рад даже Ивану, пытавшемуся шантажировать его. Ведь не было никого – буквально никого, – с кем он мог бы поговорить.

По пути сюда ему попалась телефонная будка, и сейчас он направился туда. В доме через улицу, сквозь незанавешенное окно, он увидел семейство, готовившееся пить чай или севшее ужинать пораньше: отец и двое молодых людей – юноша и девушка – сидели за столом, мать внесла блюдо с чем-то, и отец, видимо, стал читать молитву, ибо дети склонили голову. Кэсл помнил, что, когда был ребенком, у них была такая же традиция, но он считал, что она давно отмерла, – возможно, тут жили католики, а у них традиции, похоже, сохраняются дольше. Кэсл стал набирать единственный оставшийся у него номер – тот, которым следовало воспользоваться лишь в крайнем случае: он вешал трубку и снова набирал номер через равные промежутки, которые отмечал по часам. Сделав пять звонков и не получив отклика, он вышел из автомата. Такое было впечатление, точно он пять раз крикнул о помощи на пустынной улице и понятия не имеет, услышал ли его кто-нибудь. Возможно, после его последнего донесения все каналы связи были навсегда перерезаны.