Библиотека душ (ЛП)

— Что я могу поделать, если моя пыльца такая действенная? — ответила Матушка Пыль через Рейнальдо.

Измотанные, они отправились поискать себе постели. Мы с Эммой тоже устали, близился рассвет, а мы еще не спали, но результаты, которых мы добились, взбудоражили нас, а надежда придала нам второе дыхание.

Бентам повернулся к нам с горящими глазами:

— Момент истины, друзья. Ну что, посмотрим, сможем ли мы заставить мою старушку снова работать?

Под этими словами он подразумевал свою машину, и нас можно было и не спрашивать.

— Давайте не будем терять ни секунды, — откликнулась Эмма.

Бентам позвал своего медведя, а я приготовил свою пустóту. Пи-Ти появился в дверях, подхватил хозяина, и вместе они повели нас по дому. Мы явили бы собой странное зрелище, вздумай кто-нибудь наблюдать за нами: элегантно одетый джентльмен, покачивающийся в лапах медведя; Шэрон в своем развевающемся черном плаще; Эмма, подавляющая зевки дымящейся рукой; и всего лишь старый добрый я, бормочущий команды своей заляпанной белой краской пустóте, которая даже здоровая продолжала шаркать, словно ее кости не совсем помещались в теле.

По коридорам и вниз по лестницам шли мы, в недра дома: через комнаты, заполненные щелкающими механизмами, каждая последующая из которых была меньше предыдущей, пока не подошли к двери, в которую не мог пройти медведь. Мы остановились. Пи-Ти опустил своего хозяина.

— Вот оно, — объявил Бентам, сияя, как гордый отец. — Сердце моего Панпитликума.

Бентам открыл дверь. Пи-Ти остался ждать снаружи, а все остальные вошли следом за ним.

Всю маленькую комнату занимал чудовищный механизм из железа и стали. Его внутренности тянулись от стены к стене загадочной массой маховиков, поршней и вентилей, блестевших маслом. Он выглядел как механизм, способный производить адский грохот, но сейчас он был неподвижным и тихим. Перепачканный маслом мужчина стоял между двумя гигантским шестернями, закручивая что-то гаечным ключом.

— Этой мой ассистент, Ким, — представил его Бентам.

Я узнал его: это был тот самый человек, который гнался за нами в комнате Сибири.

— Я — Джейкоб, — представился я. — Мы столкнулись с вами там, в снегу, вчера.

— А что вы там делали? — спросила Эмма.

— Замерзал до смерти, — сердито отозвался мужчина и продолжил работать ключом.

— Ким все это время помогал мне искать путь в Панпитликум моего брата, — объяснил Бентам. — Если такая дверь и существует в комнате Сибири, то она, скорее всего, находится на дне одной из расселин. Я уверен, Ким будет благодарен, если вашей пустóте удастся включить некоторые и другие наши комнаты, где наверняка будут двери в более доступных местах.

Ким что-то проворчал, скептически оглядев нас с ног до головы. Мне стало любопытно, сколько лет он уже провел, борясь с обморожением и прочесывая расселины.

Бентам взялся за дело. Он отдал краткие указания своему ассистенту, который повернул пару рукояток и потянул за длинный рычаг. Шестерни машины издали шипение и треск, затем слегка сдвинулись.

— Приведи существо, — глухим голосом велел Бентам.

Пустóта ждал снаружи, и я позвал его. Он проковылял через дверь и издал низкий сиплый рык, словно знал, что с ним должно произойти что-то неприятное.

Ассистент выронил гаечный ключ, но тут же быстро поднял его.

— Вот здесь батарейный отсек, — Бентам обратил наше внимание на большой ящик в углу. — Ты должен завести существо туда, и там мы его обездвижим.

Отсек напоминал чугунную телефонную будку без окон. Целый пучок трубок вырастал из него сверху и соединялся с трубами, что шли вдоль потолка. Бентам ухватился за ручку и с пронзительным скрежетом открыл тяжелую дверь отсека. Я заглянул внутрь. Стены были из гладкого серого металла с маленькими дырочками, будто внутренности духовки. На задней стенке висел набор толстых кожаных ремней.

— Ему не будет больно? — спросил я.

Я удивил сам себя этим вопросом, Бентама тоже.

— А какое это имеет значение? — спросил он.

— Лучше бы не было. Если у нас есть выбор.

— Выбора нет, — ответил Бентам, — но оно не почувствует боли. Отсек наполняется анестезирующим усыпляющим газом, до того, как происходит что-нибудь еще.

— А потом что? — спросил я.

Он улыбнулся и похлопал меня по руке:

— Это слишком технологично. Достаточно сказать, что твое существо покинет отсек живым, и более или менее в том же состоянии, в котором войдет туда. Теперь, будь так любезен, вели ему зайти внутрь.

Я не был уверен в том, что поверил ему, как и в том, почему это для меня имеет значение. Пустóты заставили нас пройти через ад и казались настолько обделенными чувствами, что причинить им боль было бы одним удовольствием. Но не было. Я хотел убить пустóту не больше, чем хотел бы убить странное животное. В течение того времени, что я держал это существо в подчинении, я был достаточно близко, чтобы понять, что в нем нечто большее, чем вакуум. Там была крошечная искра, маленькая жемчужина души на дне глубокого омута. Оно не было пустым… не совсем.

— Подойди, — велел я ей, и пустóта, которая застенчиво притаилась в углу, обошла Бентама и встала перед будкой.

— Внутрь.

Я чувствовал, как она колеблется. Она сейчас была вылеченной и сильной, и если бы моя хватка хоть на мгновение ослабла, я знал, что она могла бы сделать. Но я был сильнее, и исход битвы между нашими желаниями был бы предрешен. Она колебалась, я думаю, потому что колебался я.

— Прости, — сказал я ей.

Пустóта не шевельнулась; «прости» было командой, с которой она не знала что делать. Мне просто нужно было сказать это.

— Внутрь, — снова велел я, и в этот раз пустóта послушалась и вошла в отсек.

Поскольку никто не прикоснулся бы к ней, с этого момента Бентам говорил мне, что делать. Следуя его инструкциям, я толкнул пустóту к задней стенке, перекинул кожаные ремни через ее ноги, руки и грудь и крепко затянул пряжки. Они явно были предназначены для того, чтобы удерживать человеческое существо, что вызвало у меня вопросы, на которые я не хотел получить ответы прямо сейчас. Все, что было важно, это двигаться дальше в соответствии с планом.

Я вышел, чувствуя панику и напряжение от тех нескольких минут, что я провел внутри.

— Закрой дверь, — велел Бентам.

Когда я замешкался, его ассистент направился ко мне, чтобы сделать это, но я встал у него на пути:

— Это моя пустóта, — заявил я. — Я это сделаю.

Я уперся ногами и схватился за ручку, а затем, хотя я и пытался не делать этого, взглянул в лицо пустóте. Ее крупные черные глаза были большими и испуганными, совершенно непропорциональными телу, которое было маленьким и сморщенным, словно гроздь фиг. Она оставалась и останется отвратительным существом, но выглядела так жалко, что непостижимым образом я почувствовал себя ужасно, словно я собираюсь усыпить собаку, которая не понимает, за что ее наказывают.

«Все пустóты должны умереть», — сказал я себе. Я знал, что я был прав, но от этого мне не стало легче.

Я потянул на себя дверь, и она закрылась с пронзительным скрипом. Ассистент Бентама продел через ее ручки огромный навесной замок, вернулся к пульту управления и принялся вертеть рукоятки.

— Ты все сделал правильно, — прошептала Эмма мне на ухо.

Шестерни начали вращаться, поршни качаться, а сама машина ритмично дребезжать, отчего задрожала вся комната. Бентам хлопал в ладоши и улыбался во весь рот, счастливый как школьник. А затем из отсека раздался пронзительный крик, подобного которому я не слышал никогда.

— Вы сказали, что ему не будет больно!!! — закричал я на Бентама.

Он повернулся к ассистенту и крикнул:

— Газ! Ты забыл про анестезию!

Ассистент пробрался к какому-то рычагу и потянул его. Послышался громкий свист сжатого воздуха. Струйки белого дыма поползли из щелей в двери отсека. Крики пустóты постепенно начали стихать.