Шестидесятилетний Фрэнк Макьяно – уважаемый человек в калифорнийском...
Привилегированная школа Сент-Освальд всегда славилась безупречным...
Лариса раскрыла было рот, но тут в кухню вошел садовник.
– С ума сошел, – наскочила она на него, – здесь еду готовят, а он в грязной обуви приперся!
– Так пуговицы отдать, – объяснил мужик, – все погорело, а они остались!
С этими словами он протянул к ней грязную руку и разжал кулак. На широкой ладони лежала куча кругляшков черного цвета.
– Если помыть, – гудел садовник, – вполне еще сгодятся.
– Ступай отсюда, – Лариса замахнулась на него посудным полотенцем, – выкинь дрянь от греха подальше.
– Хорошие же пуговки!
– Давай сюда, – обозлилась экономка, – высыпь на мойку и убирайся с глаз долой!
Садовник, сопя, ссыпал на нержавейку содержимое ладони и, качая головой, исчез.
Лариса Викторовна в сердцах воскликнула:
– Видали дурака?
– Что он сделал не так? – поинтересовался я.
– За каким лешим пуговицы эти приволок! – злилась экономка. – Иван Павлович, сделайте одолжение, вон совочек висит, заметите их на него и в ведро бросьте. Ну не могу я сама это сделать, прямо передергивает.
Я недоуменно глянул на темную кучку.
– Это пуговицы?
– Да.
– Похоже, они обгорели.
– Конечно, – кивнула Лариса, – только такому идиоту, как наш садовник, могла прийти в голову идея отмывать эту гадость! Ясное дело, если платье сожгли, так и пуговицы испорчены.
– Какое платье сожгли? – насторожился я.
– Глафирино, – понизив голос, сообщила экономка, – Сергей Петрович из больницы позвонил и велел: «Ступай в чулан, возьми серое платье и сожги. Уж не знаю, кто в нем по дому ходит, если призрак, то небось постесняется голым бегать».
Выслушав мой рассказ, Нора пришла в возбуждение.
– Вот! Это он! Точно! Почувствовал, что зарвался, и решил уничтожить улику. Но мы тоже не лыком шиты. Ваня, разыщи этого психолога Артема Ивановича, адрес в письме есть. Надо поговорить с ним, с врачом люди бывают откровенны. Если точно убедимся, что именно Сережа убил Варвару, тогда, считай, дело раскрыто!
Я с тоской посмотрел на хозяйку. Порой ее заносит невесть куда. Да этот Артем Иванович небось давно покойник. Хотя вроде в письме говорится, что психолог совсем молодой.
– Езжай к нему, – велела Нора, – немедленно.
Я вышел на улицу и глянул на часы: ровно два. Ну предположим, что Артем Иванович жив, представим, что он не менял местожительства. Кстати, последнее весьма вероятно. Вот Николетта, например, почти пятьдесят лет мирно существует в одной квартире. Улица Пратова находится в центре, это не новостройка. Я обязательно поеду туда, но не сейчас, а вечером, после семи, когда гарантированно застану кого-нибудь дома. Сейчас схожу в милицию, решил я, отдам документы на паспорт.
Вы уже понимаете, что перед дверью с табличкой «Паспортный отдел» вновь толпился народ. Я втиснулся в свободное пространство у окна и вытащил из барсетки томик Макбейна.
Время ползло черепашьим шагом, у меня от духоты заболела голова. Окно и даже форточка тут не открывались, кондиционеров не было и в помине, да еще около меня пристроилась толстуха в цветастом сарафане, от которой одуряюще несло потом. Наконец я вновь оказался перед Степаном Аркадьевичем.
Вяло пошуршав документами, он вздохнул:
– Который раз приходите! Ну нельзя же таким-то безголовым быть.
– Опять чего-то не хватает? – испугался я.
– А то! Где военный билет?
– Вы мне ничего не говорили о нем!
– Снова здорово, – хрюкнул Степан Аркадьевич, – только не надо из меня идиота делать! Несите билет!
– И это будет все?
Начальник кивнул. Я выпал в коридор и трясущимися руками начал запихивать бумажки в папку.
– Отказал вам? – с сочувствием спросила потная толстуха.
Стараясь не дышать глубоко, я ответил:
– Да.
– Эхма, – вздохнула баба, – я тоже который раз хожу, все бедность беспросветная, правительство виновато, лишило нас денег.
– При чем тут деньги, – пожал я плечами, – паспорт копейки стоит.
– Зато ходить за ним год будешь, – словоохотливо поддержала беседу толстуха, – сначала намаешься бумажки собирать, потом опухнешь ждать, пока выпишут. То у них все больны, то бланки кончились, то еще какой геморрой. А вон, видишь, черненькая бабенка выходит из кабинета Степана?
– Да.
– И паспорт в руке.
– Повезло ей, все позади.
Толстуха засмеялась:
– Она тут, у окна, стояла, все бумажками шуршала. У меня документы забрали, и вот уже пятый раз за готовым прихожу, а этой сразу дали. Почему?