52  

В феврале 1936 года я была у Мандельштамов в Воронеже и узнала все подробности его «дела». Он рассказал мне, как в припадке умоисступления бегал по Чердыни и разыскивал мой расстрелянный труп, о чем громко говорил кому попало, а арки в честь челюскинцев считал поставленными в честь своего приезда.

Пастернак и я ходили к очередному верховному прокурору просить за Мандельштама, но тогда уже начался террор, и все было напрасно.

Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание по явились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен.

  • И в голосе моем после удушья
  • Звучит земля – последнее оружье…

Вернувшись от Мандельштамов, я написала стихотворение «Воронеж». <…>

О себе в Воронеже Осип говорил: «Я по природе ожидальщик. Оттого мне здесь еще труднее».

Анна Ахматова. «Листки из дневника»

Заклинание

  • Из тюремных ворот,
  • Из заохтенских болот,
  • Путем нехоженым,
  • Лугом некошеным,
  • Сквозь ночной кордон,
  • Под пасхальный звон,
  • Незваный,
  • Несуженый, —
  • Приди ко мне ужинать.

15 апреля 1936

Ленинград

Данте

Il mio bel San Giovanni

Dante [58]

  • Он и после смерти не вернулся
  • В старую Флоренцию свою.
  • Этот, уходя, не оглянулся,
  • Этому я эту песнь пою.
  • Факел, ночь, последнее объятье,
  • За порогом дикий вопль судьбы.
  • Он из ада ей послал проклятье
  • И в раю не мог ее забыть, —
  • Но босой, в рубахе покаянной,
  • Со свечой зажженной не прошел
  • По своей Флоренции желанной,
  • Вероломной, низкой, долгожданной…

17 августа 1936

Разлив

«От тебя я сердце скрыла...»

  • От тебя я сердце скрыла,
  • Словно бросила в Неву...
  • Прирученной и бескрылой
  • Я в дому твоем живу.
  • Только... ночью слышу скрипы.
  • Что там – в сумраках чужих?
  • Шереметевские липы...
  • Перекличка домовых...
  • Осторожно подступает,
  • Как журчание воды,
  • К уху жарко приникает
  • Черный шепоток беды —
  • И бормочет, словно дело
  • Ей всю ночь возиться тут:
  • «Ты уюта захотела,
  • Знаешь, где он – твой уют?»

30 октября 1936

Ночь

«Одни глядятся в ласковые взоры...»

Памяти Н. В. Н.

  • Одни глядятся в ласковые взоры,
  • Другие пьют до солнечных лучей,
  • А я всю ночь веду переговоры
  • С неукротимой совестью моей.
  • Я говорю: «Твое несу я бремя
  • Тяжелое, ты знаешь, сколько лет».
  • Но для нея не существует время
  • И для нея пространства в мире нет.
  • И снова черный масленичный вечер,
  • Зловещий парк, неспешный бег коня
  • И полный счастья и веселья ветер,
  • С небесных круч слетевший на меня.
  • А надо мной спокойный и двурогий
  • Стоит свидетель... о, туда, туда,
  • По древней Подкапризовой дороге,
  • Где лебеди и мертвая вода.

3 ноября 1936

Творчество

  • Бывает так: какая-то истома;
  • В ушах не умолкает бой часов;
  • Вдали раскат стихающего грома.
  • Неузнанных и пленных голосов
  • Мне чудятся и жалобы и стоны,
  • Сужается какой-то тайный круг,
  • Но в этой бездне шепотов и звонов
  • Встает один, все победивший звук.
  • Так вкруг него непоправимо тихо,
  • Что слышно, как в лесу растет трава,
  • Как по земле идет с котомкой лихо...
  • Но вот уже послышались слова
  • И легких рифм сигнальные звоночки, —
  • Тогда я начинаю понимать,
  • И просто продиктованные строчки
  • Ложатся в белоснежную тетрадь.

5 ноября 1936

Фонтанный Дом

Немного географии

О. М.

  • Не столицею европейской
  • С первым призом за красоту —
  • Душной ссылкою енисейской,
  • Пересадкою на Читу,
  • На Ишим, на Иргиз безводный,
  • На прославленный Атбасар,
  • Пересылкою в лагерь Свободный,
  • В трупный сумрак прогнивших нар, —
  • Показался мне город этот
  • Этой полночью голубой,
  • Он, воспетый первым поэтом,
  • Нами грешными – и тобой.

1937

«В 37—38 годах, когда мы жили в стоверстной зоне, мы раза три ездили в Ленинград, сидели с ней за пунинским столом и даже ночевали за Левиной занавеской. В последний приезд О. М. уже лег, когда она подошла к нему и села на кровать. Он прочел ей «Киевлянку». Это в тот приезд: «не столицею европейской с первым призом за красоту, страшной ссылкою енисейской, пересадкою на Читу, на Ишим, на Иргиз безводный, на прославленный Атбасар, пересадкой на город Свободный в чумный запах гниющих нар показался мне город этот этой полночью голубой – он, воспетый первым поэтом, нами грешными и тобой»… Но за динамикой нашей жизни угнаться нельзя: все перечисленные ею места ссылки к этому времени уже не казались такими страшными, потому что осваивалась Колыма с ее непревзойденным ужасом. А между тем А. А., сидя у себя в комнате, всегда была поразительно осведомленным человеком. Мне даже не удалось ей рассказать, какую воду пьют в Казахстане на полевых работах – она знала и это. Она знала все и всегда. Даже блаженным неведеньем ей нельзя было спастись от действительности».

  52  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×