Я научилась просто, мудро жить

* * *

• Просыпаться на рассвете
• Оттого, что радость душит,
• И глядеть в окно каюты
• На зеленую волну,
• Иль на палубе в ненастье,
• В мех закутавшись пушистый,
• Слушать, как стучит машина,
• И не думать ни о чем,
• Но, предчувствуя свиданье
• С тем, кто стал моей звездою,
• От соленых брызг и ветра
• С каждым часом молодеть.

Июль 1917, Слепнево

* * *

• С первым звуком, слетевшим с рояля,
• Я шепчу тебе: «Здравствуй, князь».
• Это ты, веселя и печаля,
• Надо мной стоишь, наклонясь,

• Но во взоре упорном и странном
• Угадать ничего не могу,
• Только в сердце моем окаянном
• Золотые слова берегу.

• Ты когда-нибудь, скукой томимый,
• Их прочтешь на чужом языке
• И подумаешь: мне серафимы
• Оснащают корабль на реке.

1917

* * *

• Когда о горькой гибели моей
• Весть поздняя его коснется слуха,
• Не станет он ни строже, ни грустней,
• Но, побледневши, улыбнется сухо.
• И сразу вспомнит зимний небосклон
• И вдоль Невы несущуюся вьюгу,
• И сразу вспомнит, как поклялся он
• Беречь свою восточную подругу.

1917

* * *

• Течет река неспешно по долине,
• Многооконный на пригорке дом.
• А мы живем как при Екатерине:
• Молебны служим, урожая ждем.

• Перенеся двухдневную разлуку,
• К нам едет гость вдоль нивы золотой,
• Целует бабушке в гостиной руку
• И губы мне на лестнице крутой.

Лето 1917, Слепнево

* * *

• И целый день, своих пугаясь стонов,
• В тоске смертельной мечется толпа,
• А за рекой на траурных знаменах
• Зловещие смеются черепа.
• Вот для чего я пела и мечтала,
• Мне сердце разорвали пополам,
• Как после залпа сразу тихо стало,
• Смерть выслала дозорных по дворам.

Лето 1917, Слепнево

* * *

• И мнится – голос человека
• Здесь никогда не прозвучит,
• Лишь ветер каменного века
• В ворота черные стучит.
• И мнится мне, что уцелела
• Под этим небом я одна, —
• За то, что первая хотела
• Испить смертельного вина.

Лето 1917, Слепнево

Живи Анреп в России, от роковой страсти первой поэтессы Серебряного века очень скоро и следа б не осталось. Но в год знакомства с Ахматовой (весна 1915-го) он проживал в Англии, в Петербурге бывал редко, по служебной надобности.

Впрочем, до выхода (в переводе с английского) книги Аннабел Фарджен «Приключения русского художника»^[23] мы знали об Анрепе настолько мало, что составить хоть сколько-нибудь внятное представление о его личности было практически невозможно.

В том, что в руках у кого-то там, за морем, на острове зеленом, оказалась груда материалов к биографии одного из эмигрантов первой волны, разумеется, ничего удивительного нет. Удивительно другое, а именно то, что автор биографии Аннабел Фарджен – сноха Анрепа. Случай? Конечно, случай. Вот только как же могло случиться, что единственный его сын женился на девушке не просто литературно одаренной, но еще и специально выучившей русский язык, чтобы разобраться в хитросплетениях судьбы своего свекра? В военной и послевоенной Англии, когда по радио читалась «Война и мир», любопытство ко всему русскому не такая уж редкость, однако Аннабел умудрилась пронести интерес к России через всю свою жизнь. Более того: сумела написать об Анрепе и Анрепах так, что и преданья русского семейства (на редкость выразительна, к примеру, фигура Анрепа-отца, доктора медицины, основателя института им. Пастера, члена третьей Столыпинской Думы), и приключения Анрепа-младшего, бонвивана, который сам себя сделал работником, воспринимаются как бережно отреставрированные страницы русской исторической жизни, на том опасном повороте и в те минуты роковые, когда История без спроса и стука вламывается в самые прочные из дворянских гнезд.

Наверное, Аннабел Фарджен такой задачи перед собой не ставила. Ее книга слажена по западным лекалам: максимум внимания к любовным авантюрам и триумфам героя в высшем лондонском кругу. В том числе и по творческой части. Но это парадный фасад (если воспользоваться анреповским «мо» – «В России одни фасады»), а за фасадом – десятилетия черной изнурительной работы. Художественные достоинства грандиозных анреповских мозаик отнюдь не бесспорны, а вот мастером всредневековом смысле этого слова он, безусловно, был, точнее – стал. На качество выделки, похоже, и откликались осторожные англичане, испокон века умевшие ценить добротно сделанные вещи – и служители культа, и банкиры, и администрация Национальной галереи… Ни больших денег, ни славы мастер Анреп не добился, палат каменных для себя, украшая чужие «пышные дома», не выстроил, зато от унижающей бедности, душившей первую эмиграцию, и себя, и, людей своего очага застраховал.

---

23 Аннабел Фарджен. Приключения русского художника. Перевод с английского Нины Жутовской. – СПб: Журнал – «Звезда», 2003.